Liberalism And Fascism: Partners In Crime

October 24, 2020UNAC EditorFascism, Socialism

by Gabriel Rockhill,

published o­n Popular Resistance, October 15, 2020

B. 1972

https://villanova.academia.edu/GabrielRockhill

https://wiki2.org/en/Gabriel_Rockhill

https://www1.villanova.edu

This subject is very pertinent to the current political mess in the United States.  There are more articles I want to publish o­n this theme over the next month or so.  They are not originally a series but I think each o­ne further deepens and elaborates the previous so stay tuned. [jb]

Time and again we hear that liberalism is the last bulwark against fascism. It represents a defense of the rule of law and democracy in the face of aberrant, malevolent demagogues intent o­n destroying a perfectly good system for their own gain. This apparent opposition has been deeply engrained in contemporary so-called Western liberal democracies through their shared origin myth. As every school child in the U.S. learns, for instance, liberalism defeated fascism in World War II, beating back the Nazi beast in order to establish a new international order that—for all of its potential faults and misdeeds—was built upon key democratic principles that are antithetical to fascism.

This framing of the relationship between liberalism and fascism not o­nly presents them as complete opposites, but it also defines the very essence of the fight against fascism as the struggle for liberalism. In so doing, it forges an ideological false antagonism. For what fascism and liberalism share is their undying devotion to the capitalist world order. Although o­ne prefers the velvet glove of hegemonic and consensual rule, and the other relies more readily o­n the iron fist of repressive violence, they are both intent o­n maintaining and developing capitalist social relations, and they have worked together throughout modern history in order to do so. What this apparent conflict masks—and this is its true ideological power—is that the real, fundamental dividing line is not between two different modes of capitalist governance, but between capitalists and anti-capitalists. The long psychological warfare campaign waged under the deceptive banner of ‘totalitarianism’ has done much to further dissimulate this line of demarcation by disingenuously presenting communism as a form of fascism. As Domenico Losurdo and others have explained with great historical precision and detail, this is pure ideological pap.

Given the ways in which the current public debate o­n fascism tends to be framed in relationship to purported liberal resistance, there could scarcely be a timelier task than that of scrupulously re-examining the historical record of actually existing liberalism and fascism. As we shall see even in this brief overview, far from being enemies, they have been—sometimes subtle, sometimes forthright—partners in capitalist crime. For the sake of argument and concision, I will here focus primarily o­n a conjunctural account of the non-controversial cases of Italy and Germany. However, it is worth stating at the outset that the Nazi racial police state and colonial rampage—which far surpassed Italy’s capabilities—were modeled o­n the United States.

Liberal Collaboration in the Rise of European Fascism

It is of the utmost importance that Western European fascism emerged within parliamentary democracies rather than conquering them from the outside. The fascists rose to power in Italy at a moment of severe political and economic crisis o­n the heels of WWI, and then later the Great Depression. This was also a time when the world had just witnessed the first successful anti-capitalist revolution in the U.S.S.R. Mussolini, who had cut his teeth working for MI5 to break up the Italian peace movement during WWI, was later backed by big industrial capitalists and bankers for his anti-worker, pro-capitalist political orientation. His tactic was to work within the parliamentary system, by mobilizing powerful financial supporters to bankroll his expansive propaganda campaign while his black shirts rode roughshod over picket lines and working-class organizations. In October of 1922, magnates in the Confederation of Industry and major bank leaders provided him with the millions necessary for the March o­n Rome as a spectacular show of force. However, he did not seize power. Instead, as Daniel Guérin explained in his masterful study Fascism and Big Business, Mussolini was summoned by the king o­n October 29^th and was, according to parliamentary norms, entrusted with forming a cabinet. The capitalist state turned itself over without a fight, but Mussolini was intent o­n forming an absolute majority in parliament with the help of the liberals. They supported his new electoral law in July 1923 and then made a joint slate with the fascists for the election o­n April 6, 1924. The fascists, who had o­nly had 35 seats in parliament, gained 286 seats with the help of the liberals.

The Nazis rose to power in much the same way, by working within the parliamentary system and courting the favor of big industrial magnates and bankers. The latter provided the financial support necessary to grow the Nazi party and eventually secure the electoral victory of September 1930. Hitler would later reminisce, in a speech o­n October 19, 1935, o­n what it meant to have the material resources necessary to support 1,000 Nazi orators with their own cars, who could hold some 100,000 public meetings in the course of a year. In the December 1932 election, the Social Democrat leaders, who were far to the left of contemporary liberals but shared their reformist agenda, refused to form an eleventh-hour coalition with the communists against Nazism. “As in many other countries past and present, so in Germany,” wrote Michael Parenti, “the Social Democrats would sooner ally themselves with the reactionary Right than make common cause with the Reds.” Prior to the election, the Communist Party candidate Ernst Thaelmann had argued that a vote for the conservative Field Marshal von Hindenburg amounted to a vote for Hitler and for war. o­nly weeks after Hindenburg’s election, he invited Hitler to become chancellor.

Fascism in both cases came to power through bourgeois parliamentary democracy, in which big capital bankrolled the candidates who would do its bidding while also creating a populist spectacle—a false revolution—that marshaled or suggested mass appeal. Its conquest of power took place within this legal and constitutional framework, which secured its apparent legitimacy o­n the home front, as well as within the international community of bourgeois democracies. Leon Trotsky understood this perfectly and diagnosed what was going o­n at the time with remarkable insight:

The results are at hand: bourgeois democracy transforms itself legally, pacifically, into a fascist dictatorship. The secret is simple enough: bourgeois democracy and fascist dictatorship are the instruments of o­ne and the same class, the exploiters. It is absolutely impossible to prevent the replacement of o­ne instrument by the other by appealing to the Constitution, the Supreme Court at Leipzig, new elections, etc. What is necessary is to mobilize the revolutionary forces of the proletariat. Constitutional fetishism brings the best aid to fascism.

Once its power was secure, however, fascism revealed its authoritarian face, transforming itself into what Trotsky referred to as a military-bureaucratic dictatorship of the Bonapartist type. It unflinchingly set about—at a rather different pace in Italy than in Germany—completing the task it had been hired to accomplish by crushing organized labor, eradicating opposition parties, destroying independent publications, putting a halt to elections, scapegoating and eliminating racialized underclasses, privatizing public assets, launching projects of colonial expansion and investing heavily in a war economy beneficial to its industrial supporters. In establishing the direct dictatorship of big capital, it even destroyed some of the more plebeian and populist elements in its own ranks, while crushing many confused liberals under the juggernaut of repressive class warfare.

It was not o­nly within Italy and Germany that bourgeois democracy allowed for the rise of fascism. This was also true internationally. Capitalist states refused to form an antifascist coalition with the U.S.S.R., a country that fourteen of them had invaded and occupied from 1918 to 1920 in a failed attempt to destroy the world’s first workers’ republic. During the Spanish Civil War, which historians like Eric Hobsbawm have characterized as a miniature version of the great mid-century war between fascism and communism, Western liberal democracies did not officially support the left-leaning government that had been elected. Instead, they stood idly by while the Axis powers provided massive support to General Francisco Franco as he oversaw a military coup d’état. It is highly revealing that Franco, a self-declared fascist who is often sidelined in discussions of European fascism, understood with remarkable clarity why the epiphenomenal characteristics of fascism would differ considerably based o­n the precise conjuncture: “Fascism, since that is the word that is used, fascism presents, wherever it manifests itself, characteristics which are varied to the extent that countries and national temperaments vary.” It was the U.S.S.R. that came to the aid of the Republicans battling fascism in Spain, sending both soldiers and materials. Franco would later return the favor, so to speak, by deploying a volunteer military force to fight godless communism alongside the Nazis. Franco would also, of course, become o­ne of the great postwar allies of the United States in its fight against the Red Menace.

In 1934, the United Kingdom, France and Italy signed the Munich Agreement, in which they agreed to allow Hitler to invade and colonize the Sudetenland in Czechoslovakia. “The sheer reluctance of Western governments to enter into effective negotiations with the Red state,” wrote Eric Hobsbawm, “even in 1938-39 when the urgency of an anti-Hitler alliance was no longer denied by anyone, is o­nly too patent. Indeed, it was the fear of being left to confront Hitler alone which eventually drove Stalin, since 1934 the unswerving champion of an alliance with the West against him, into the Stalin-Ribbentrop Pact of August 1939, by which he hoped to keep the U.S.S.R. out of the war.” This non-aggression pact was then disingenuously presented in the Western media as an undeniable indication that the Nazis and communists were somehow allies.

International Capitalism and Fascism

It was not o­nly large industrialists and bankers, as well as landowners, within Italy and Germany that supported and profited from the fascist rise to power. This was equally true of many of the major corporations and banks whose headquarters were in Western bourgeois democracies. Henry Ford was perhaps the most notorious example since in 1938 he was awarded the Grand Cross of the Supreme Order of the German Eagle, which was the highest honor that could be bestowed upon any non-German (Mussolini had received o­ne earlier the same year). Ford had not o­nly funneled ample funding into the Nazi Party, he had provided it with much of its anti-Semitic and anti-Bolshevik ideology. Ford’s conviction that “Communism was a completely Jewish creation,” to quote James and Suzanne Pool, was shared by Hitler, and some have suggested that the latter was so close ideologically to Ford that certain passages from Mein Kampf were directly copied from Ford’s anti-Semitic publication The International Jew.

Ford was o­nly o­ne of the American companies invested in Germany, and many other U.S. banks, firms and investors profited handsomely from Aryanizations (the expulsion of Jews from business life and the forced transfer of their property into ‘Aryan’ hands), as well as from the German rearmament program. According to Christopher Simpson’s masterful study, “a half-dozen key U.S. companies—International Harvester, Ford, General Motors, Standard Oil of New Jersey, and du Pont—had become deeply involved in German weapons production.” In fact, American investment in Germany sharply increased after Hitler came to power. “Commerce Department reports show,” writes Simpson, “that U.S. investment in Germany increased some 48.5 percent between 1929 and 1940, while declining sharply everywhere else in continental Europe.” The German subsidiaries of U.S. companies like Ford and General Motors, as well as several oil companies, made wide use of forced labor in concentration camps. Buchenwald, for instance, provided concentration camp labor for GM’s enormous Russelsheim plant, as well as for the Ford truck plant located in Cologne, and Ford’s German managers made extensive use of Russian POW’s for war production work (a war crime according to the Geneva Conventions).

John Foster Dulles and Allen Dulles, who would later respectively become the Secretary of State and the head of the CIA, ran Sullivan & Cromwell, which some consider to have been the largest Wall Street law firm at the time. They played a very important role in overseeing, advising and managing global investment in Germany, which had become o­ne of the most important international markets—particularly for American investors—during the second half of the 1920s. Sullivan & Cromwell worked with nearly all of the major U.S. banks, and they oversaw investments in Germany in excess of a billion dollars. They also worked with dozens of companies and governments all over the world, but John Foster Dulles, according to Simpson, “clearly emphasized projects for Germany, for the military junta in Poland, and for Mussolini’s fascist state in Italy.” In the postwar era, Allen Dulles worked tirelessly to protect his business partners, and he was remarkably successful in securing their assets and helping them avoid prosecution.

Whereas most liberal accounts of fascism focus o­n its political theater and epiphenomenal eccentricities, thereby avoiding a systemic and radical analysis, it is essential to recognize that if liberalism allowed for the growth of European fascism, it is capitalism that drove this growth.

Who Defeated Fascism?

It is not surprising that the bourgeois democracies of the West were extremely slow to open the Western front, allowing their erstwhile enemy, the U.S.S.R., to be bled by the pro-capitalist Nazi war machine (which received ample funding from White Russians). In fact, the day after Nazi Germany invaded the Soviet Union, Harry Truman flatly declared: “If we see that Germany is winning, we ought to help Russia, and if Russia is winning, we ought to help Germany, and that way let them kill as many as possible, although I don’t want to see Hitler victorious in any circumstances.” After the U.S. entered the war, powerful officials like Allen Dulles worked behind the scenes to try and broker a peace deal with Germany that would allow the Nazis to focus all of their attention o­n eradicating the U.S.S.R.

The widespread idea, at least within the U.S., that fascism was ultimately defeated by liberalism in WWII, due primarily to the U.S. intervention in the war, is a baseless canard. As Peter Kuznick, Max Blumenthal and Ben Norton reminded listeners in a recent discussion, 80% of the Nazis who died in the war were killed o­n the Eastern Front with the U.S.S.R., where Germany had deployed 200 divisions (versus o­nly 10 in the West). 27 million Soviets gave their lives fighting fascism, whereas 400,000 American soldiers died in the war (which amounts to approximately 1.5% of the Soviet death toll). It was, above all, the Red Army that defeated fascism in WWII, and it is communism—not liberalism—that constitutes the last bulwark against fascism. The historical lesson should be clear: o­ne cannot be truly antifascist without being anti-capitalist.

The Ideology of False Antagonisms

The ideological construction of false antagonisms, in the case of liberalism and fascism, serves multiple purposes:

+ It establishes the primary front of struggle as o­ne between rival positions within the capitalist camp.

+ It channels people’s energy into fighting over the best methods for managing capitalist rule rather than abolishing it.

+ It eradicates the true lines of demarcation of global class struggle.

+ It attempts to simply take the communist option off the table (by removing it entirely from the field of struggle, or disingenuously presenting it as a form of ‘totalitarianism’).

Not unlike sporting events, which are very important ideological rituals in the contemporary world, the logic of false antagonisms amps up and overinflates all of the idiosyncratic differences and personal rivalries between two opposing teams to such an extent that the frenzied fans come to forget that they are ultimately playing the same game.

In the reactionary political culture of the U.S., which has attempted to redefine the Left as liberal, it is of the utmost importance to recognize that the primary opposition that has structured, and continues to organize, the modern world is the o­ne between capitalism—which is imposed and maintained through liberal ideology and institutions, as well as fascist repression, depending o­n the time, place and population in question—and socialism. By replacing this opposition by the o­ne between liberalism and fascism, the ideology of false antagonisms aims at making the fight of the century into a capitalist spectacle rather than a communist revolution.

Featured image: Nick Roney
Article originally published o­n Counterpunch, October 14, 2020

Gabriel Rockhill is a Franco-American philosopher, cultural critic and activist. He the founding Director of the Critical Theory Workshop and Professor of Philosophy at Villanova University. His books include Counter-History of the Present: Untimely Interrogations into Globalization, Technology, Democracy (2017), Interventions in Contemporary Thought: History, Politics, Aesthetics (2016), Radical History & the Politics of Art (2014) and Logique de l’histoire (2010). In addition to his scholarly work, he has been actively engaged in extra-academic activities in the art and activist worlds, as well as a regular contributor to public intellectual debate. Follow o­n twitter: @GabrielRockhill

Original: https://unac.notowar.net/2020/10/24/liberalism-and-fascism-partners-in-crime/

Leo Semashko comment.

This is the surest proof of the internal totalitarian, violent and military identity of fascism and liberalism with its freedom and democracy. Liberalism is essentially the democratic freedom of fascism, the freedom of brute military force to establish its totalitarian world and national domination under the wing and within the parliamentary democracy of a “few”, 1%.

But the author is mistaken in assigning to communism the role of the true enemy of fascism. Both of them have o­ne common nature of the military totalitarian part of society, striving for violent domination/power over the whole, be it a national society or the world order. The true opposition and antagonism to any forms of violent domination of a part over the whole belongs to Gandhi's nonviolence, embodied in his varnas/spherons, which define the third, nonviolent path of history, excluding the antagonism of equally violent fascism/liberalism and communism/socialism with its eternal class struggle crowned by the world proletariat dictatorship, which is no better than Hitler's world Nazi dictatorship. Unfortunately, the author follows the common for liberals and communists position of total ignoring and oblivion of the great heritage of Gandhi's nonviolence, which has not yet been understood by anyone except the GHA. See its “Gandhica”: https://peacefromharmony.org/?cat=en_c&key=848.

29-10-20

-------------------------------------

Либерализм и фашизм: соучастники преступления

24 октября 2020 г.,

Габриэль Рокхилл,

опубликовано в PopularResistance,

15 октября 2020 г.

Эта тема очень актуальна для нынешней политической неразберихи в Соединенных Штатах. Я хочу опубликовать еще несколько статей по этой теме в течение следующего месяца или около того. Изначально они не являются серией, но я думаю, что каждая из них углубляет и развивает предыдущую, так что следите за обновлениями. [jb]

Снова и снова мы слышим, что либерализм - последний оплот против фашизма. Он представляет собой защиту верховенства закона и демократии перед лицом ненормальных, злобных демагогов, намеревающихся разрушить совершенно хорошую систему ради собственной выгоды. Эта очевидная оппозиция глубоко укоренилась в современных так называемых западных либеральных демократиях через миф об их общем происхождении. Каждый школьник в США узнает, например, что либерализм победил фашизм во Второй мировой войне, победив нацистского зверя, чтобы установить новый международный порядок, который, несмотря на все его потенциальные недостатки и проступки, был основан на ключевых демократических принципах. которые противоречат фашизму.

Такое построение отношений между либерализмом и фашизмом не только представляет их как полные противоположности, но также определяет саму суть борьбы против фашизма как борьбы за либерализм. Тем самым оно создает идеологический ложный антагонизм. Фашизм и либерализм объединяет их неизменная преданность капиталистическому мировому порядку. Хотя один предпочитает бархатную перчатку гегемонистского и консенсуального правления, а другой с большей готовностью полагается на железный кулак репрессивного насилия, они оба намерены поддерживать и развивать капиталистические социальные отношения, и на протяжении всей современной истории они работали вместе, чтобы добиться этого. За этим очевидным конфликтом скрывается - и в этом его истинная идеологическая сила - то, что реальная фундаментальная разделительная линия проходит не между двумя различными способами капиталистического управления, а между капиталистами и антикапиталистами. Длительная кампания психологической войны, проводимая под обманчивым знаменем «тоталитаризма», во многом способствовала дальнейшему размыванию этой демаркационной линии, неискренне представляя коммунизм как форму фашизма. Как Доменико Лосурдо и другие объяснили с большой исторической точностью и подробностями, это чисто идеологическая каша.

Учитывая то, как текущие публичные дебаты о фашизме имеют тенденцию быть связаны с предполагаемым либеральным сопротивлением, едва ли может быть более своевременная задача, чем скрупулезный пересмотр исторических данных фактически существующих либерализма и фашизма. Как мы увидим даже в этом кратком обзоре, они были далеко не врагами, а были - иногда скрытыми, иногда откровенными - соучастниками капиталистической преступности. Для аргументации и краткости я сосредоточусь здесь, прежде всего, на конъюнктурном описании непротиворечивых случаев Италии и Германии. Однако с самого начала стоит отметить, что нацистское расовое полицейское государство и колониальное буйство - которые намного превосходили возможности Италии - были смоделированы по образцу Соединенных Штатов.

Либеральное сотрудничество на подъеме европейского фашизма

Чрезвычайно важно, что западноевропейский фашизм возник в рамках парламентских демократий, а не победил их извне. Фашисты пришли к власти в Италии в момент тяжелого политического и экономического кризиса, последовавшего после Первой мировой войны, а затем и Великой депрессии. Это было также время, когда мир только что стал свидетелем первой успешной антикапиталистической революции в СССР. Муссолини, который нарезал себе зубы, работая на MI5, чтобы сломать итальянское движение за мир во время Первой мировой войны, позже был поддержан крупными промышленными капиталистами и банкирами. за его антирабочую, прокапиталистическую политическую ориентацию. Его тактика заключалась в том, чтобы работать в рамках парламентской системы, мобилизуя влиятельных финансовых сторонников для финансирования его широкой пропагандистской кампании, в то время как его черные рубашки грубо проезжали пикеты и организации рабочего класса. В октябре 1922 года магнаты Конфедерации промышленности и руководители крупных банков предоставили ему миллионы, необходимые для марша на Рим в качестве зрелищной демонстрации силы. Однако власть он не захватил. Вместо этого, как объяснил Даниэль Герен в своем мастерском исследовании «Фашизм и большой бизнес», 29 октября Муссолини был вызван королем и, согласно парламентским нормам, ему было поручено сформировать кабинет. Капиталистическое государство перевернулось без боя, но Муссолини намеревался сформировать абсолютное большинство в парламенте с помощью либералов. Они поддержали его новый избирательный закон в июле 1923 года, а затем вместе с фашистами составили список для выборов 6 апреля 1924 года. Фашисты, имевшие только 35 мест в парламенте, получили 286 мест с помощью либералов.

Нацисты пришли к власти примерно таким же образом, работая в рамках парламентской системы и добиваясь расположения крупных промышленных магнатов и банкиров. Последние предоставили финансовую поддержку, необходимую для роста нацистской партии и, в конечном итоге, для обеспечения победы на выборах в сентябре 1930 года. Гитлер позже вспомнил в речи 19 октября 1935 года о том, что означало иметь материальные ресурсы, необходимые для поддержки 1000 нацистов, ораторов на собственных машинах, которые могли провести около 100 000 публичных собраний в течение года. На выборах в декабре 1932 года лидеры социал-демократов, которые были далеко левее современных либералов, но разделяли их реформистские взгляды, отказались сформировать на одиннадцатом часу коалицию с коммунистами против нацизма. «Как и во многих других странах прошлого и настоящего, в Германии, - писал Майкл Паренти, - социал-демократы скорее вступят в союз с реакционными правыми, чем выступят за общее дело с красными». Перед выборами кандидат от коммунистической партии Эрнст Тельман утверждал, что голосование за консервативного фельдмаршала фон Гинденбурга равносильно голосованию за Гитлера и за войну. Всего через несколько недель после избрания Гинденбурга он пригласил Гитлера стать канцлером.

Фашизм в обоих случаях пришел к власти через буржуазную парламентскую демократию, при которой крупный капитал финансировал кандидатов, которые выполняли его приказы, одновременно создавая популистское зрелище - фальшивую революцию, - которая спровоцировала или предложила массовое обращение. Его завоевание власти происходило в рамках этих правовых и конституционных рамок, которые обеспечили его очевидную легитимность на внутреннем фронте, а также в международном сообществе буржуазных демократий. Лев Троцкий прекрасно это понимал и с поразительной проницательностью диагностировал то, что происходило в то время:

Результаты налицо: буржуазная демократия юридически, мирно трансформируется в фашистскую диктатуру. Секрет достаточно прост: буржуазная демократия и фашистская диктатура - орудия одного и того же класса, эксплуататоров. Совершенно невозможно предотвратить замену одного инструмента другим путем апелляции к Конституции, Верховному суду в Лейпциге, новым выборам и т. Д. Все, что необходимо, - это мобилизация революционных сил пролетариата. Конституционный фетишизм лучше всех помогает фашизму.

Однако, когда его власть была обеспечена, фашизм обнаружил свое авторитарное лицо, трансформировавшись в то, что Троцкий называл военно-бюрократической диктатурой бонапартистского типа. Он непоколебимо приступил - в несколько ином темпе к Италии, чем в Германии - к завершению задачи, для выполнения которой его наняли, сокрушая организованную рабочую силу, искореняя оппозиционные партии, уничтожая независимые публикации, останавливая выборы, ища козлов отпущения и устраняя расистские низшие слои общества. приватизация государственных активов, запуск проектов колониальной экспансии и крупные инвестиции в военную экономику, выгодную ее промышленным сторонникам. Установив прямую диктатуру крупного капитала, он даже уничтожил некоторые из наиболее плебейских и популистских элементов в своих рядах, сокрушив многих сбитых с толку либералов мощью репрессивной классовой войны.

Буржуазная демократия допустила рост фашизма не только в Италии и Германии. Это было верно и на международном уровне. Капиталистические государства отказались сформировать антифашистскую коалицию с СССР, страной, которую четырнадцать из них вторглись и оккупировали с 1918 по 1920 год в неудачной попытке разрушить первую в мире рабочую республику. Во время гражданской войны в Испании, которую историки, подобные Эрику Хобсбауму, охарактеризовали как миниатюрную версию великой войны середины века между фашизмом и коммунизмом, западные либеральные демократии официально не поддерживали выбранное правительство левого толка. Вместо этого они бездействовали, пока державы Оси оказывали огромную поддержку генералу Франсиско Франко, когда он руководил военным переворотом. Очень показательно, что Франко, самопровозглашенный фашист, которого часто отводят в сторону в дискуссиях о европейском фашизме, с удивительной ясностью понимал, почему эпифеноменальные характеристики фашизма будут значительно отличаться в зависимости от точной конъюнктуры: «Фашизм, поскольку это слово, которое используется фашистами, где бы он ни проявлялся, различается настолько, насколько различаются страны и национальные темпераменты». Именно СССР пришел на помощь республиканцам, борющимся с фашизмом в Испании, отправив солдат и материалы. Позже Франко, так сказать, ответил на это благосклонностью, развернув добровольческие вооруженные силы для борьбы с безбожным коммунизмом вместе с нацистами. Франко также, конечно, стал бы одним из великих послевоенных союзников Соединенных Штатов в их борьбе против красной угрозы.

В 1934 году Великобритания, Франция и Италия подписали Мюнхенское соглашение, в котором они согласились позволить Гитлеру вторгнуться и колонизировать Судеты в Чехословакии. «Явное нежелание западных правительств вступать в эффективные переговоры с красным государством, - писал Эрик Хобсбаум, - даже в 1938-1939 гг. ProjectSyndicate ru необходимость создания антигитлеровского союза больше никем не отрицалась, это слишком очевидно. В самом деле, страх остаться в одиночестве против Гитлера в конечном итоге подтолкнул Сталина, с 1934 года непоколебимого защитника союза с Западом против него, к пакту Сталина-Риббентропа от августа 1939 года, которым он надеялся сохранить СССР вне войны». Этот пакт о ненападении затем был лукаво представлен в западных СМИ как неоспоримый признак того, что нацисты и коммунисты каким-то образом были союзниками.

Международный капитализм и фашизм

Не только крупные промышленники и банкиры, но и землевладельцы Италии и Германии поддержали приход к власти фашистов и нажились на нем. Это в равной степени относилось ко многим крупным корпорациям и банкам, штаб-квартиры которых находились в западных буржуазных демократиях. Генри Форд был, пожалуй, самым известным примером, так как в 1938 году он был награжден Большим крестом Высшего ордена немецкого орла, что было высшей наградой, которая не могла быть удостоена любого не-немца (Муссолини получил один ранее в том же году). Форд не только направил достаточное финансирование нацистской партии, он обеспечил ее большей частью ее антисемитской и антибольшевистской идеологии. Убеждение Форда в том, что «коммунизм был полностью еврейским творением», цитируя Джеймса и Сюзанну Пул, разделял Гитлер, и некоторые предполагали, что последний был настолько близок Форду идеологически, что некоторые отрывки из «Майн Кампф» были напрямую скопированы из анти-Семитского издания Международный еврей.

Форд был лишь одной из американских компаний, инвестировавших в Германию, и многие другие американские банки, фирмы и инвесторы получали щедрую прибыль от арианизации (изгнание евреев из деловой жизни и насильственная передача их собственности в ``арийские'' руки), а также из немецкой программы перевооружения. Согласно мастерскому исследованию Кристофера Симпсона, «полдюжины ключевых американских компаний - International Harvester, Ford, General Motors, Standard Oil of New Jersey и du Pont - глубоко вовлечены в производство оружия в Германии». Фактически, американские инвестиции в Германии резко увеличились после прихода к власти Гитлера. «Отчеты Министерства торговли показывают, - пишет Симпсон, - что инвестиции США в Германию увеличились примерно на 48,5% в период с 1929 по 1940 год, в то время как в других странах континентальной Европы они резко сократились». Немецкие дочерние компании американских компаний, таких как Ford и General Motors, а также несколько нефтяных компаний широко использовали принудительный труд в концентрационных лагерях. Бухенвальд, например, предоставлял рабочую силу в концлагере на огромный завод GM в Рассельсхайме, а также на завод по производству грузовиков Ford, расположенный в Кельне, а немецкие менеджеры Ford широко использовали российских военнопленных для работы военного производства (военное преступление согласно Женевским конвенциям ).

Джон Фостер Даллес и Аллен Даллес, которые впоследствии стали соответственно госсекретарем и главой ЦРУ, руководили Sullivan & Cromwell, которую некоторые считают крупнейшей юридической фирмой Уолл-стрит в то время. Они сыграли очень важную роль в надзоре, консультировании и управлении глобальными инвестициями в Германии, которая стала одним из важнейших международных рынков - особенно для американских инвесторов - во второй половине 1920-х годов. Салливан и Кромвель работали почти со всеми крупными банками США, и они контролировали инвестиции в Германии на сумму, превышающую миллиард долларов. Они также работали с десятками компаний и правительств по всему миру, но Джон Фостер Даллес, по словам Симпсона, «четко выделил проекты для Германии, военной хунты в Польше и фашистского государства Муссолини в Италии». В послевоенную эпоху Аллен Даллес неустанно работал, чтобы защитить своих деловых партнеров, и он добился замечательных успехов в защите их активов и помощи им в предотвращении судебного преследования.

В то время как большинство либеральных представлений о фашизме сосредотачиваются на его политическом театре и эпифеноменальных эксцентриситетах, избегая, таким образом, системного и радикального анализа, важно признать, что, если либерализм допускал рост европейского фашизма, именно капитализм стимулировал этот рост.

Кто победил фашизм?

Неудивительно, что буржуазные демократии Запада крайне медленно открыли западный фронт, позволив прокапиталистической нацистской военной машине (которая получала достаточное финансирование от белых русских) обескровить своего бывшего врага, СССР. Фактически, на следующий день после вторжения нацистской Германии в Советский Союз Гарри Трумэн категорически заявил: «Если мы увидим, что Германия побеждает, мы должны помочь России, а если Россия побеждает, мы должны помочь Германии, и таким образом позволить им убить как можно больше, хотя я не хочу видеть Гитлера победителем ни при каких обстоятельствах». После того, как США вступили в войну, влиятельные чиновники, такие как Аллен Даллес, работали за кулисами, пытаясь заключить мирное соглашение с Германией, которое позволило бы нацистам сосредоточить все свое внимание на искоренении СССР.

Широко распространенная идея, по крайней мере в США, что фашизм был окончательно побежден либерализмом во Второй мировой войне, в первую очередь из-за вмешательства США в войну, является безосновательной уткой. Как Питер Кузник, Макс Блюменталь и Бен Нортон напомнили слушателям в недавнем обсуждении, 80% нацистов, погибших в войне, были убиты на Восточном фронте с СССР, где Германия разместила 200 дивизий (против только 10 на Западе). 27 миллионов из СССР отдали свои жизни в борьбе с фашизмом, в то время как 400 000 американских солдат погибли в войне (что составляет примерно 1,5% от общего числа погибших в Советском Союзе). Прежде всего, Красная Армия победила фашизм во Второй мировой войне, и именно коммунизм, а не либерализм, составляет последний оплот против фашизма. Исторический урок должен быть ясен: нельзя быть по-настоящему антифашистом, не будучи антикапиталистом.

Идеология ложных антагонизмов

Идеологическое построение ложного антагонизма в случае либерализма и фашизма служит нескольким целям:

+ Оно устанавливает главный фронт борьбы как фронт между конкурирующими позициями внутри капиталистического лагеря.

+ Он направляет энергию людей на борьбу за лучшие методы управления капиталистическим правлением, а не на его отмену.

+ Он стирает истинные демаркационные линии мировой классовой борьбы.

+ Он пытается просто убрать коммунистический вариант со стола (полностью исключив его из поля боя или неискренне представляя его как форму «тоталитаризма»).

Подобно спортивным мероприятиям, которые являются очень важными идеологическими ритуалами в современном мире, логика ложных антагонизмов усиливает и раздувает все идиосинкразические различия и личное соперничество между двумя противоборствующими командами до такой степени, что разъяренные фанаты забывают, что они в конечном итоге играют в одну и ту же игру.

В реакционной политической культуре США, которые пытались переопределить левых как либералов, чрезвычайно важно признать, что основная оппозиция, которая структурировала и продолжает организовывать современный мир, является оппозицией между капитализмом, которая навязывается и поддерживается либеральной идеологией и институтами, а также фашистскими репрессиями, в зависимости от времени, места и населения, о котором идет речь, а также социализма. Заменяя эту оппозицию оппозицией между либерализмом и фашизмом, идеология ложных антагонизмов стремится превратить борьбу века в капиталистическое зрелище, а не в коммунистическую революцию.

Featured image: Ник Рони

Статья изначально опубликована на Counterpunch 14 октября 2020 г.

________________________________________

Габриэль Рокхилл - франко-американский философ, культурный критик и активист. Он - директор-основатель семинара по критической теории и профессор философии в университете Вилланова. Его книги включают «Контр-историю настоящего: несвоевременные допросы глобализации, технологий, демократии» (2017), «Вмешательства в современную мысль: история, политика, эстетика» (2016), Радикальная история и политика искусства (2014) и Logique de l История (2010). Помимо своей научной работы, он активно участвует во внеакадемической деятельности в мире искусства и активистов, а также регулярно участвует в общественных интеллектуальных дебатах. Следуйте в твиттере: @GabrielRockhill

Оригинал: https://unac.notowar.net/2020/10/24/liberalism-and-fascism-partners-in-crime/

Комментарий Льва Семашко.

Это самое верное доказательство внутренней тоталитарной, насильственной и милитаристской идентичности фашизма и либерализма с его свободой и демократией. Либерализм – это в сущности демократическая свобода фашизма, свобода грубой военной силы устанавливать свое тоталитарное мировое и национальное господство под крылом и внутри парламентской демократии «немногих», 1%.

Но автор заблуждается, отводя коммунизму роль истинного противника фашизма. Оба они имеют одну общую природу военной тоталитарной части общества, стремящейся к насильственному господству/власти над целым, будь то национальное общество или мировой порядок. Истинная оппозиция и антагонизм любым формам насильственного господства части над целым принадлежит ненасилию Ганди, воплощенному в его варнах/сферонах, определяющих третий, ненасильственный путь истории, исключающий антагонизм равно насильственных фашизма/либерализма и коммунизма/социализма с его вечной классовой борьбой, увенчанной всемирной диктатурой пролетариата, которая ничем не лучше всемирной нацистской диктатуры Гитлера. К сожалению, автор следует за общей для либералов и коммунистов позицией тотального игнорирования и забвения великого наследия ненасилия Ганди, не понятого до сих пор никем, кроме ГСГ. Смотреть его «Гандику»: https://peacefromharmony.org/?cat=ru_c&key=788.

29-10-20

----------------------------------------