К содержанию книги

02. ЧАСТЬ 2. ДИАЛОГ С ТЕТРАСОЦИОЛОГИЕЙ

Бернард Филипс
2.1. К новому веку Просвещения. Тетрасоциология и Сетевой Подход

        Книга Льва Семашко (2002) "Тетрасоциология: Ответы на Вызовы"[1] открывает для современных социологов окно к идеалам Просвещения. Они не только сохраняются, но и развиваются, по крайней мере, одним современным российским социологом. Трудно вообразить, как эти идеалы могли развиваться Семашко в течение десятилетий и выжить в условиях советской диктатуры. Как он мог быть предан им в прошлом и остался верен им до настоящего времени, когда ученые России столкнулись с новыми экономическими проблемами. Однако, можно провести некоторые параллели вне России, поскольку мы могли бы задать подобный вопрос относительно таких западных социологов как Ч. Райт Миллс и Олвин Гоулднер: как они могли следовать тем же самым идеалам Просвещения, несмотря на ужасы двадцатого столетия и связанные с ними пессимизм и цинизм внутри и вне академического мира?

        Вообразите, вместе с профессором Семашко, мир, который движется к новому веку Просвещения, где глобализация, мультикультурализм и интернет создают гармонию среди народов мира. Это — не постсовременный мир с пессимистическим представлением о потенциале научного метода. Скорее, это — "постплюралистический" мир, который следует за постмодернизмом в его открытости сложности и изменению. Но это оптимистический взгляд на возможности научного метода, понимающий сложность и изменение, объединяющий элементы многих теорий, в отличие от изолированных теорий, не способных взаимодействовать. Так же, как люди учатся взаимодействовать, чтобы учитывать ценность других идей — и даже поддерживать "диалог среди цивилизаций", — так и социологи должны объединять взгляды предшественников и следовать научным идеалам, рожденным социальной наукой.

        Профессор Семашко не предполагает, что такой мир появится сам по себе. Он следует за Огюстом Контом, видя задачу социологии в том, чтобы решать современные проблемы эффективным способом. Он создал термин "тетрасоциология", чтобы обозначить такой вид социологии, который в состоянии решать подобные задачи, научную дисциплину, которая имеет широту, подобную той, к которой призывал Миллс (1959) в "Социологическом Воображении"[2], и подобную рефлексивности Гоулднера (1970), о которой он писал в "Нарастающем кризисе западной социологии"[3]. Такая широта основана на собственной подготовке Семашко как философа, не меньше чем социолога, включая философскую[*] и эпистемологическую позицию, наряду с его теоретическими и прикладными ориентациями. Так же, как современные социологи подчеркивают особое воздействие языка на формирование индивида и общества, так и Семашко пытается использовать это воздействие, создавая много новых терминов, типа "тетрасоциология".

        Чтобы проиллюстрировать подход Семашко, возьмем его онтологию трех измерений социального пространства и одного измерения социального времени, соответствующую трем измерениям физического пространства и одного измерения физического времени. Далее, так же как Эйнштейн связал пространство и время, так и Семашко рассматривает связь между социальным пространством и социальным временем как принципиальную. Даже не углубляясь далее в его идеи, мы можем получить фундаментальное понимание этой философской ориентации, хотя не стоит превращать ее в стереотип числовой пифагорейской мистики. С одной стороны, он заставляет признать важность наших собственных философских предположений, даже если они другие, чем у него. Каково наше собственное мировоззрение или Weltanschauung, которое может оказаться устарелым на фоне современных социологических убеждений? Какое воздействие это мировоззрение оказывает на каждой стадии процесса исследования? Почему почти ни одна социальная публикация в течение прошлого столетия не сумела оценить это воздействие? Почему мы, социологи, не уделяем внимания этой теме, хотя она это заслуживает, вместо того, чтобы исключать философию из царства социологии?

        Что касается отношений между социальным пространством и социальным временем, Семашко утверждает центральное место последнего в понимании первого. Он косвенно критикует относительно статический характер социальных наук. Это, возможно, граница нашей дисциплины. На макроуровне она иллюстрируется усилиями сравнительно-исторических социологов, мужественно принявших сложность истории и введших далее более упрощенные схемы подобно Тойнби, Спенсеру и Сорокину. На микроуровне она иллюстрируется работами символического интеракционизма, этнометодологов и теоретиков рационального выбора, которые пытаются глубоко погрузиться в драму жизни, схватывая изменения в эмоциях и речи от одного момента к следующему с помощью аудиовизуальной технологии. Метафорически это мне напоминает книгу Эдвина Абботта (1952) "Плоский Мир"[4], научно-фантастический роман, написанный в 1880-х, где трехмерная сфера способна видеть двумерные здания всего Плоского мира и его обитателей, паря над ним. Аналогично, нам требуется четырехмерная перспектива, которая включает социальное время, чтобы видеть наш собственный характер, природу индивидуума и общества, чтобы понять современное поведение. Здесь Семашко переносит долгосрочную историческую ориентацию, проиллюстрировав ее Марксом, на современную сцену.

        Если мы обратимся к эпистемологии Семашко, мы увидим глубокий критический анализ нашего современного подхода к научному методу. Его постплюрализм призывает социологов плодотворно использовать все уместные теоретические идеи прошлого при исследовании любой проблемы. Однако социологи разделены на многочисленные специализированные области и буквально сотни специализаций, они вообще не в состоянии кооперироваться и общаться поперек специализированных областей. Это иллюстрируется разделением Американской Социологической Ассоциации не меньше чем на сорок две секции с их собственными организациями и нечувствительностью к внешним идеям. В отличие от этой разделенности, идеи Семашко соединяют много специализаций, к чему призывают и наши работы (2001)[5] и (2002)[6].

        Таким образом, Семашко бросает вызов всем нам, социологам, и выдвигает собственный ответ, как он указывает в названии книги: "Ответы на вызовы". Учитывая огромные трудности сопоставления наших собственных эпистемологических предположений, и сталкиваясь с альтернативами, которые вытекают из наших идеалов научного метода, он призывает нас ответить на этот вызов. Он косвенно критикует постмодернистское пренебрежение научным методом, поскольку оно является односторонним и не умеет строить альтернативные процедуры. Каким образом мы должны принять во внимание воздействие исследователя на процесс исследования? Как мы, специалисты, должны обращаться к знанию в других специализированных областях? Как мы должны принимать во внимание наши метафизические предположения? Каков характер научного метода, который следует за научными идеалами? Какая методология способна принять во внимание невероятный динамизм и сложность человеческого поведения? Он дает нам намеки со свойственной ему широтой взгляда, опираясь на свое понимание сложности и динамизма человеческого поведения, возможностей социологии и каждого человека.

        Семашко не менее обеспокоен теорией, чем философией и эпистемологией. Он отказывается от марксистской неизбежности конфликта между социальными классами, подчеркивая вместо этого потенциальную гармонию среди народов во всем мире, основанную на разделяемых ценностях, на расширении процесса глобализации и потенциала Интернета. В то же время, он заимствует ключевые элементы марксистской теории, так же как и методологические выжимки из всего диапазона доступных социальных теорий. Например, он признает важность культурной ценности равенства вместе с другими гуманистическими ценностями, принадлежащими традиции Просвещения. Исторический подход, столь важный в марксистской теории, вносится им в любой частный случай исследования человеческого поведения. Он делит все общество на четыре "сферы", в пределах которых выделяются "сферные классы", рассматривает всех людей в обществе как воспроизводителей, поскольку каждый существенно необходим для общества, - в отличие от Маркса, делавшего акцент на труде и собственности.

        Итак, есть "социокласс" в пределах "социосферы", который занят образованием (включая студентов), здоровьем, социальной работой, включает безработных, пенсионеров и незанятое население. "Инфокласс" в пределах "инфосферы" включает тех людей, кто вовлечен в науку, искусство, связь и информационные услуги. "Оргкласс" в пределах "оргсферы" объединяет управление, правительство, юристов и судей, милицию, финансы и вооруженные силы. И существует также "технокласс", входящий в "техносферу", который включает рабочий класс и занятых в сельском хозяйстве. Семашко говорит о "законе гармонии" при описании отношений сферных классов, по контрасту с "законом дисгармонии", характеризующим отношения социальных классов, основанных на собственности. Это напоминает Эмиля Дюркгейма (1954), его "Разделение общественного труда"[7], где он сравнивал "нормальное разделение труда" с "аномальным разделением труда". В первом случае работники осознают свой вклад в экономику в целом, в последнем — у них нет такого понимания, что порождает проблемы. По мнению Семашко, каждый — и не только рабочие — должен сознавать свой вклад не только в экономику, но и в "воспроизводство" общества в целом. Такое широкое видение "воспроизводственной занятости" позволяет ему смотреть масштабнее, чем смотрел Маркс, который ограничивался собственностью, и идти дальше постулирования множественных критериев стратификации в западной социологии.

        Если мы обратимся от теории к практике, то Семашко признает существование и безотлагательность фундаментальных проблем современного общества, хотя в его книге не дается их систематического анализа. В качестве иллюстрации возьмем его эгалитарную ориентацию при обсуждении ролей женщин и детей в обществе. Если требуется присутствие индивидов в сферах общества, каждая из которых обладает своим достоинством, и если все сферы одинаково важны для "воспроизводства" общества, то из этой эгалитарной перспективы следует призыв к социальным изменениям. Например, он предлагает признать домашний труд женщин столь же производительным, как труд мужчин на производстве, и соответствующим образом оплачивать его. Он также предлагает признать равное участие женщин во всех сферах общества, в том числе в управлении. Что касается детей, то отсутствие у них избирательных прав он именует "черной дырой" современного общества, так как дети моложе 18 лет составляют от пятой части до трети населения. Действительно, очень многие дети лишены высококачественного образования и заботы общества. Семашко предлагает одно средство: предоставить каждому ребенку право голоса, которое передается родителям ребенка или опекунам. Он считает, что так, потенциально, будет укреплена семья и политическая вовлеченность индивида, а также усилится борьба против преступности, наркомании, бездомности и отчуждения детей.

        Ключевой аспект прикладной ориентации Семашко касается роли социологов. Подобно многим современным социологам он критически смотрит на применение социологии, не отвергая его важности и для легитимации дисциплины, и для проверки адекватности ее идей. Учитывая сложность и динамизм общества, необходима соответствующая статистика, которая бы сполна учитывала эти качества. Должен быть развит такой общий подход, который охватывал бы все население планеты и в то же время был специфичным и релевантным конкретным проблемам. В настоящее время, относительно небольшая собранная и обрабатываемая информация не является ни достаточно общей, ни достаточно специфичной для исследований, проводимых в социальных науках. Он считает применение компьютера и математических моделей мощными инструментами социолога. Он продолжает подчеркивать важность разработки статистики для макро- и микросоциальных структур на всех уровнях: мировое сообщество, страны, регионы, общины, семьи и индивиды. В целом, статистические данные нам необходимы не меньше, чем теория, если теория хочет стать полезной в решении проблем.

        Семашко напоминает нам, западным социологам, идеалы, в которых большинство из нас разочаровалось годы назад, хотя они, вероятно, все еще остаются где-то в нашем сознании. Это особенно примечательно для человека, который много лет находился под гнетом тоталитарного режима. Его интеллектуальная широта напоминает нам широту классических основателей нашей дисциплины, Маркса, Дюркгейма, Вебера и Зиммеля. Его признание человеческой сложности и динамизма очень современно, а методологическая направленность на развитие "постплюралистической" теории есть способ анализа этой сложности и динамизма. Такая теория строится на ограниченном числе понятий из многих теорий, в отличие от простой терпимости существования разных изолированных теорий. Однако, в то же время, он оставляет без решения очень многие вопросы, которые требуют ответов, если мы действительно хотим следовать его идеалам. В общем, ученый стремится к будущим объяснениям сложных сил, которые стоят на пути решения фундаментальных социальных проблем. Убеждаешься, что он указывает на важные идеалы, от которых мы, социологи, в значительной степени отошли, потому что не научились верно двигаться к ним. В какой степени Семашко дает нам глубокое понимание человеческого поведения, необходимое для такого движения? Конечно, это означает требовать слишком много от него, но все же его книга указывает на потребность в таких объяснениях, хотя она слишком быстро перепрыгивает к предлагаемым решениям, не давая нам достаточного понимания природы этих проблем, а также препятствий, стоящих на нашем пути.

        Есть немало вопросов, которые поднимает работа Семашко, и возможно, это составляет ее важнейшее достоинство. Рассматривая тетрасоциологию от теоретический до прикладной перспективы, можно спросить, почему социальная стратификация сохраняется повсюду в обществе, несмотря на культурную ценность равенства? Например, какие силы теперь поддерживают дискриминацию по полу, возрасту, классу или этнической принадлежности? Почему вместо дюркгеймовского "нормального разделения труда", где работник понимал бы свой вклад и его важность для общества в целом, фактически господствует "анормальное разделение труда"? Не являются ли его рассуждения о сферах и сферных классах не более, чем пустой классификацией? Каким образом возможно продвинуть "сферное сознание", подчеркивающее важность каждого индивида в обществе, если вспомнить Марксову проблему пробуждения классового сознания в мире? Если, как предполагает Семашко, стратификация будет продолжать существовать внутри сфер, что может заставить индивида быть другим, отличным от того, чем он является теперь? Как мы должны понимать причины "закона гармонии" и "закона дисгармонии", чтобы работать дальше? Учитывая все то, что мы испытали в ХХ и начале ХХ1 столетий, является ли "новый век Просвещения" реалистической перспективой? Как станет Семашко анализировать любую социальную или теоретическую проблему в ее деталях, если придет к выводам, противоречащим современной социологической литературе? Учитывая цензуру западной социологической литературы до 1990 года, ему потребуется время, чтобы догнать ее.

        Если мы будем смотреть на тетрасоциологию в ракурсе философской или эпистемологической перспективы, то каковы ее собственные философские основания относительно человеческого поведения и общества? Каков образа будущего у Семашко? Как современные социологи должны продолжить его подход к научному методу? Что не так с современными методологическими процедурами? Что не так с современной социологической теорией? Если подход Семашко к раскрытию потенциала языка неадекватен, как мы могли бы раскрыть этот потенциал? Одна проблема в подходе Семашко симптоматична для американской социологии 1950-ых, с ее новооткрытым акцентом на потенциал количественных процедур. Большинство из нас познало на практике, в опыте, ограниченность таких инструментов, наряду с важностью качественных процедур. Многие из нас также узнали важность сосредоточения на конкретной проблеме, в отличие от развития теории для всех проблем. Но именно последнее, а не первое, кажется, превалирует в подходе Семашко. Мы можем восхищаться его отношением к общей теории и философским предпосылкам, но мы можем и удивляться относительному отсутствию более конкретной теории, которая, исходя из общей теории, решала бы конкретную проблему.

        Профессор Лев Семашко выступает из современной России с идеями в какой-то мере более революционными, чем идеи Карла Маркса. Так же, как Тойнби рассматривал человеческую историю в терминах «вызова» и «ответа», он пытается ответить на обострение современных проблем, указывая на возможность новой эпохи Просвещения. Он предлагает не менее, чем изменение философской картины современного общества, основанной на потенциале языка. Он идет назад к тому, что, может оказаться будущим социальной науки. Он возвращает нас идеалам научного метода и невероятной широте классиков социологии. Однако, подобно Моисею, он, возможно, приведет нас к Земле обетованной, но сам не сможет войти в нее с тетрасоциологией. Ибо ему не удалось продемонстрировать, как его широкий философский, эпистемологический, теоретический и прикладной подход к социальной науке дает более глубокое понимание конкретной социальной или теоретической проблемы. Возможно, если мы, современные социологи, научимся у Семашко возрождать пламя идеалов, которые породили Просвещение и социологию, огонь, который нам отчаянно нужен в наше полное неприятностей время, то мы сможем попасть в Землю обетованную.

        Если бы мне пришлось высказать собственное суждение о том, как социологи могли бы подойти к тому, что Миллс называл "обещанием социологии", я бы начал с поддержки идей профессора Семашко. В наше время ускорения мировых проблем мы особенно нуждаемся в его оптимизме относительно возможностей человека. Если он смог развить убеждение Конта относительно способностей социологии решать мировые проблемы, несмотря на трудности, которые он испытал в Советском Союзе и постсоветской России, тогда, конечно, и мы сможем воспринять эту убежденность. Вместе с этой верой должна возникнуть наша ответственность за продвижение нашей дисциплины к идеалам, начертанным Контом, Миллсом, Гоулднером, Семашко и многими другими: возродить социологию, которая объединит разрозненные острова идей разных социальных наук и построит науку, которая разовьет наше понимание человеческого поведения гораздо быстрее, чем когда-либо прежде. Если мы, социологи, не сделаем это, то кто же это сделает? Если мы не берем ответственность за это, то кто ее возьмет? Однако, мы не должны следовать вере Конта, что социология станет Королевой Наук. Такая претензия сорвала бы наши усилия. Для нас предпочтительнее строить путь к пониманию, который бы работал на нас, показывая другим возможность построить свои пути, чтобы мы все могли учиться друг у друга.

        Я также подчеркну широту взгляда профессора Семашко, включая философию, эпистемологию, теорию и приложения, как аналог "социологического воображения" Миллса. Это подход, который поднимает вопросы об адекватности наших убеждений в этих четырех областях знания. Например, если наша философская позиция обманула социологию, лишила ее возможности видеть сложность и динамизм человеческого поведения, тогда мы должны изменить ее. Если наш эпистемологический подход не позволяет двигаться поперек специальностей и вести междисциплинарные исследования, то он также должен быть изменен. То же самое верно для наших теоретических и прикладных достижений. Современные философы социальной науки учат нас, что эти четыре области связаны в один узел убеждений, например, Г. Кинкайд (1996)[8]. Мы, социологи, больше не можем позволить себе игнорировать наши философские и эпистемологические предпосылки, поскольку они касаются всех наших усилий развивать и применять теорию человеческого поведения. Заметим, что ориентация Семашко на социальное время во всех исследованиях противоречит нынешней философской позиции. Однако, именно время существенно для понимания сложности и динамизма человека.

        Я хотел бы предложить, чтобы мы, социологи, выработали альтернативы нашим философским и эпистемологическим позициям, которые помогут нам достигнуть быстрого кумулятивного развития нашего знания, чего мы желаем, и что отчаянно необходимо в наше время. К этому направлена моя собственная недавняя работа (2001), как и некоторые работы других (2002). Наши усилия не были изолированы от теории и ее применения. Только теоретическая и прикладная плодотворность любой философской или эпистемологической позиции определяет ее пользу. В этих работах я противопоставляю "бюрократическую" эпистемологию "интерактивной", где первая соответствует современному исследованию, а вторая — исследованию, направленному на понимание сложности и динамизма человека. Проблема перехода от одной научной парадигмы к другой наиболее трудна, что показал Томас Кун (1962)[9]. В соответствии с его аргументами, эта проблема особенно трудна, так как наша эпистемологическая парадигма вложена в нашу философскую парадигму.

        Огромный потенциал научного метода для нас, социологов, убедительно иллюстрируемый профессором Семашко, может преодолеть даже такую сложнейшую проблему, как изменение нашей философской парадигмы. Если мы будем двигаться к такому изменению от бюрократической перспективы, мы обречены на провал, поскольку она не дает нам требуемой интеллектуальной глубины и широты. Интерактивная перспектива — во многом такая же, как у Семашко, — метафорически выражаясь, видит научный метод маятником, качающимся все с большей амплитудой. В той мере, в какой мы открываем глубину философской проблемы, качая маятник в одном направлении, мы получаем импульс для движения в противоположном направлении, где успешно меняем свою парадигму. И в той мере, в какой мы достигаем ее изменения, мы получаем новый импульс для более полного ее понимания и развития. Подобные философские усилия должны, в свою очередь, открыть нам эпистемологические, теоретические и прикладные усилия, подобные тем, которые предпринимает профессор Семашко. Эта интерактивная направленность следует прагматической философии "шаг за шагом", развитой Пирсом (1955)[10], Джемсом, Дьюи, Мидом и другими. Она также вытекает из подчеркивания важности "диалога цивилизаций" у Семашко. Таким образом, оптимизм профессора Семашко относительно возможностей социологии в наше историческое время может оказаться наиболее реалистическим подходом, который мы можем избрать, чтобы понять человеческое поведение и решать человеческим проблемы.

1 Semashko, Leo. 2002. Tetrasociology: Responses to Challenges. Technical University, St. Petersburg
2 Mills, Wright C. 1959. The Sociological Imagination. NY: Oxford Univ. Press along with the reflexivity
3 Gouldner, Alvin. 1970. The Coming Crisis of Western Sociology. NY: Basic Books
4 Abbott, Edwin. 1952. Flatland. NY: Dover
5 Phillips, Bernard. 2001. Beyond Sociology's Tower of Babel: Reconstructing the Scientific Method, NY: Aldine
6 Phillips, Bernard; Kincaid, Harold; and Scheff, Thomas J., eds. 2002. Toward a Sociological Imagination: Bridging Specialized Fields (, Lanham, MD: Univ. Press of America, 2002
7Durkheim, Emile. 1954. The Division of Labour. NY: Free Press
8 Kincaid, Harold. 1996. Philosophical Foundations of the Social Sciences NY: Cambridge Univ. Press
9 Kuhn, Tomas. 1962. The Structure of Scientific Revolution. Chicago: University of Chicago Press
10 Philosophical Writings of Peirce, NY: Dover Press, 1955

Бернард Филипс, доктор философии, США, основатель и координатор группы «Социологическое воображение» в Американской Социологической Ассоциации, основатель и редактор книжной серии "Социологическое Воображение и Структурное Изменение", Прежде профессор социологии, Бостонский Университет, bernieflps@aol.com

К содержанию книги