К содержанию книги

Александр Юрьев
2.3. Перспективы тетрасоциологии с точки зрения политической психологии

        Настоящий анализ посвящен перспективам тетрасоциологии с позиций теории политической психологии. Достаточно беглого сравнения российской политической психологии и тетрасоциологии[1], чтобы обнаружить существенное совпадение теоретических конструкций, положенных в их основу. Причем обе дисциплины появились в России независимо друг от друга, и никакого влияния друг на друга не имели. Этот факт интересен сам по себе, как отражение российской научной тенденции рассматривать все исследуемые события системным образом. Причем это происходит не только в науках, изучающих общественное поведение человека, но и в науках естественных. Например, в химии — периодическая система Д. И. Менделеева, в физиологии – учение И. П. Павлова о высшей нервной деятельности и т.д. Не исключено, что системная школа российских исследований человека и общества получит такое же международное признание, как результаты работы химика Менделеева и физиолога Павлова. Тем более, что в мире трудно найти страну с таким опытом социально-политических катаклизмов, как Россия. Очевидно, что материала подлежащего анализу психологов и социологов так много, и он столь разнообразен, что без системного метода не может быть правильно понят и описан.

        Для анализа и оценки основных выводов тетрасоциологии использованы базисные положения теории политической психологии, которые детально изложены в наших работах[2]. Предметом политической психологии является двустороннее взаимодействие политических явлений (война и мир, покорение космоса и забастовки и т.д.) и психологических феноменов (политические мышление, воля, восприятие и т.д.), вплетенных в глобальную сеть социальных и биологических факторов. Политическая психология изучает “политического” человека, рождающегося в процессе взаимодействия с властью. Определяющее значение для политики и политической психологии имеет социальная система, ресурсы жизнеобеспечения общества, процессы, структуры и состояния которой выделяются и раскрываются в социологии. В социальном пространстве-времени изменяются только исторические формы политического поведения и политической психологии, а их психологическая сущность остается константной. Адекватное понимание политической психологии возможно только в рамках системного подхода, который мы выражаем системой категорий «индивид, субъект, личность, индивидуальность», которая коррелирует с системой понятий “политическая активность, политический труд, политическая работа, и политическая деятельность», которые в совокупности формируют то, что именуется политическим поведением человека.

        Политическая психология опирается на фундамент определенных выводов биологии, психологии, социологии и политологии. Человек в ней рассматривается наделенным такими неотъемлемыми и взаимоопосредующими качествами, свойствами или ресурсами как биологичность, психологичность, социальность, политичность. На основе психолого-политических феноменов политического поведения индивидов формируются психолого-политические явления: общественно-политические движения, партии, другие массовые явления.

        Поиски инструмента для систематизации многообразного континуума политических феноменов и политической мысли привели к использованию четырехмерной модели Р. Мастерса[3] (1977), между четырьмя измерениями и экстремумами которой размещается все многообразие “поля” политической теории. Независимо от Р. Мастерса аналогичную четырехмерную модель, но ориентированную на принципы гармонии, развивал профессор Санкт-Петербургского государственного университета В. Ганзен[4] (1974). В глубине модели В. Ганзена находятся четыре философских базиса: пространство, время, информация, энергия, из которых возникает стремление к гармонии. В российской политической психологии системный анализ опирается на четырехмерные (тетрарные) базисные модели/матрицы Р. Мастерса и В. Ганзена, которые близки друг другу и дополняют друг друга. На основе сочетаний четырехмерных матриц Р. Мастерса и В. Ганзена, с одной стороны, строится классификация общественно-политических движений, а с другой, выделяются четыре базисных психологических носителя (базисные носители политической психологии): субъект, индивид, личность, индивидуальность по доминированию в поведении человека соответствующих свойств. Эти носители выражают принцип соотнесения политических явлений и психологических феноменов в политической психологии.

        В соответствии с моделями Мастерса/Ганзена в политической психологии различаются четыре вида понимания: восстановление разрушенной информации, воспроизведение предшествующей информации, предвосхищение последующей информации и реализация предъявленной информации. На каждый вид понимания накладываются три критерия: эмоциональный, эмпирический и логический, что в итоге создает 12-ти мерную психологическую типологию понимания. Это значит, что каждое политическое явление имеет 12 типов понимания. В политической психологии принимается закон: структура психики человека определяет структуру деятельности субъектов политики. В системе психики В. А. Ганзена высшим интегратором психики признается сознание, которое дифференцируется на внимание и память, которые, в свою очередь, дифференцируются на перцепцию, аффект, волю и мышление.

        В политической психологии структура политической деятельности соответствует психологической потребности человека в ориентации. Это значит, что в ней признается обусловленность политической деятельности системой потребностей человека, которые сводятся в четыре основные группы по Дж. Кнутсону. Группа ориентировочных потребностей стоит за политической деятельностью, которая и обслуживает эти потребности.

        На основе перечисленных моделей строятся модели цикла интеллектуальной экспансии в политической деятельности (адекватной и неадекватной), системно-психологического анализа политической информации, влияния интеллектуальной экспансии на политическую стабильность общества и т.п.

        Одной из важнейших гипотез политической психологии является понимание парламентской, вообще политической, деятельности в качестве одного из важнейших и необходимых видов общественно-полезного и производительного труда, который имеет свой предмет, продукт, средства, технологии, потребительную и меновую стоимость, обладает определенным содержанием и характером, имеет свою главную производительную силу в виде соответствующих людей, занятых политикой. Эта гипотеза позволяет понять механизм включения политики в общую систему жизнедеятельности общества, а также четыре возможных варианта его политического “расщепления”. Отсюда же следует вывод о четырех видах жизненного пространства человека: физическом, экономическом, правовом и информационном и соответствующих видах психологического пространства: эмоциональные, праксические, мотивационные и гуманитарные состояния. Их связь создает 16 типов психических состояний, изучаемых политической психологией, которые могут определенным образом измеряться для разных групп населения.

        На основе теории политической психологии создаются основы для психолого-политического стратегического планирования, в том числе для разработки “Русского проекта”, а также для нового осмысления политической власти в эпоху глобализации и сетевого/информационного общества.

        Таково в самом общем виде наше видение политической психологии, с позиций которого мы рассмотрим некоторые позитивные и негативные моменты тетрасоциологии.

        К позитивным надо отнести прежде всего ее многомерность, а именно четырехмерность, на что указывает греческая приставка “тетра”. Политическая психология также, по сути, как по своим базовым моделям Мастерса/Ганзена, так и по большинству своих выводов также является четырехмерной. Принцип тетрарности является фундаментальным методологическим и гносеологическим принципом в обеих теориях, что делает их взаимодополнительными и создает основу для их конструктивного синтеза. Интересно, что эти разные теории из разных дисциплин развивались независимо друг от друга, а на нынешнем этапе открывается перспектива их междисциплинарного взаимодействия и взаимообогащения. Момент выпал как нельзя более благоприятный: политической психологии требуется системная многомерная социологическая платформа, а социологии требуется выход в психологию, использование психологического инструментария для своего влияния на жизнь, если она не хочет ограничиться чисто техническими социологическими опросами по узким и сиюминутным вопросам. Так что интерес у этих дисциплин обоюдный и их союз открывает перед каждой из них невиданные, “взрывные” перспективы. Поэтому к сравнению политической психологии и тетрасоциологии следует приглядеться внимательнее: в чем каждая из них имеет преимущества, и в чем недостатки. Это огромный вопрос. Из него мы сосредоточимся на нескольких аспектах.

        Если в политической психологии выделяются четыре базовые категории: пространство, время, информация, энергия, то в тетрасоциологии первые две вынесены на уровень такой абстракции высшего порядка как “социальное пространство-время”, которое тождественно с социальным миром и охватывает все общественные явления. Социальное пространство-время четырехмерно по аналогии с физическим, но имеет специфически социальные измерения (оси координат): ресурсы, процессы, структуры, состояния. Из них первые три являются пространственными измерениями (осями координат), а состояния — временным. На следующем, более конкретном уровне абстракции, среди ресурсов общества выделяются четыре необходимых и достаточных: люди, информация, организация, вещи/энергия. Тем самым, информация и энергия, которые в политической психологии поставлены на один уровень с пространством и временем, в тетрасоциологии выступают константами лишь одного из пространственных измерений[5].

        Другой важный для политической психологии момент тетрасоциологии составляет фундаментальная в ней категория “сфера”, которая используется для выражения наиболее крупных, вечных, необходимых и достаточных компонентов как общества (сферы общественного воспроизводства, сферы общественной жизни, сферы занятости и т.п.), так и человека. Эти сферы, различающиеся предметом, продуктом и технологиями, являются общими для человека и общества. Поскольку для человека и общества необходимы и достаточны четыре группы ресурсов: люди, информация, организация, вещи, постольку у человека и общества выделяются соответствующие четыре сферы их воспроизводства и четыре соответствующие сферные группы потребностей и способностей. Для общества эти сферы называются Л. М. Семашко, вслед за А. Тоффлером, так: социосфера, воспроизводящая людей, инфосфера, воспроизводящая информацию, оргсфера, воспроизводящая организации, техносфера, воспроизводящая вещи/энергию. Для человека эти сферы называются: характер, воспроизводящий людей (в том числе себя), сознание, воспроизводящее информацию (в том числе самосознание), воля, воспроизводящая организации (в том числе самоорганизацию), тело, воспроизводящее вещи/энергию (в том числе собственное тело/энергию). Сферы человека связаны со сферами общества соответствующими потребностями (входами) и способностями (выходами): гуманитарными, информационными, организационными, материальными/энергетическими.

        По своей основной воспроизводственной занятости все население делится на четыре сферных класса, что не исключает смены занятости и классовой принадлежности[6]. При всей неоднозначности и спорности этой терминологии система сфер общества и человека, сферной занятости и сферных классов открывает перед политической психологией совершенно новые возможности. В соответствии с ними можно выделять сферы политики, сферы политической занятости, сферы социальной политической психологии, сферы индивидуальной политической психологии, психологию сферных классов и т.п.

        Одним из важнейших понятий тетрасоциологии является понятие социальной гармонии, к которой стремятся сферы и сферные классы как к высшей, и никогда не достижимой, мере их равновесия, баланса и пропорциональности. Сферы и сферные классы подчиняются внутреннему закону гармонии, который противостоит закону дисгармонии отраслей и отраслевых, антагонистических классов. Аналогом этому в политической психологии является столь же вечное стремление к психической гармонии на уровне политического человека и политического общества, и преодоление в них отраслевой психической дисгармонии, разрушающей или искажающей индивидуальную и социальную психологию. Заслуга автора тетрасоциологии нам видится в том, что он нашел в сферах общества и человека, а также в сферных классах, в сферных потребностях и способностях фундаментальные элементы социальной и психологической гармонии. Если прежде рассуждения о гармонии, как правило, обходили ключевой вопрос элементов гармонии (“ЧТО способно гармонизироваться?”), то в тетрасоциологии он выдвигается на первый план. Тем самым, проблема социально-психологической гармонии из утопической переводится в разряд практически реализуемых, но остается весьма долгосрочной. Для системного движения к гармонии мир и человек еще не созрели, так как остаются все еще индустриально-отраслевыми. Однако, они постепенно становятся сетевыми и сферными, подходят к рубежной черте неизбежности гармонии и подготовили многие необходимые предпосылки для нее.

        Очень важным для политической психологии является вывод тетрасоциологии о переходе от отраслевой к сферной (или “тетра”) демократии. Суть этой демократии состоит в том, что ее социальную основу составляют не традиционные для индустриального общества отраслевые классы, а сферные классы сетевого общества эпохи глобализации, различающиеся не по собственности, а по занятости. Эти классы, в силу своего равенства по занятости и стремления к гармонии, создают новое демократическое государство, построенное на равном представительстве сферных классов во всех ветвях государства. Глобальность сфер и сферных классов делает сферную демократию глобальной, освобождает ее от многих недостатков, присущих традиционной демократии[7]. Конечно, и в этой гипотезе тетрасоциологии можно усмотреть утопизм. Да, сегодня сферная демократия — утопия, но лет через 10-20-30 не станет ли она необходимостью и реальностью? Все в обществе начиналось с утопии: телевизор, самолет, компьютер и т.п. Для политической психологии идеи социально-психологической гармонии и глобальной сферной демократии могут быть примерами стратегического системного политического мышления на очень дальнюю перспективу, образцов которого, к сожалению, мы почти не имеем.

        Недостатков у тетрасоциологии, с точки зрения политической психологии, более чем достаточно. Ограничимся основными. Во-первых, очень странно, что теория, претендующая на гармонию в качестве высшего социально-психологического идеала, не дает его развернутого исторического и логического исследования, как это сделал, например, В. А. Ганзен. (Тетрасоциология может без ущерба для своего содержания взять на вооружение теорию гармонии Ганзена.) Конечно, проблема гармонии чрезвычайно обширна и требует специальных исследований, а автор ограничил себя “самым общим” изложением своей теории. Однако, определение социальной гармонии как “равновесия, пропорции, баланса” сфер, сферных классов и сферной занятости, используемое в книге Л. Семашко, все-таки, явно недостаточно и требует более глубокого определения. В частности, требуется привлечение принципов гармонии, открытых В. Ганзеном, которые очень хорошо накладываются на сферы общества и человека в тетрасоциологии. Надеемся, что в последующем автор обратит внимание прежде всего на исправление именно этого недостатка.

        Во-вторых, ключевым понятием тетрасоциологии и главным носителем (актором!) социальной гармонии в ней оказываются сферные классы. Выдвигая удовлетворительный критерий их различия — сферную занятость (т.е. основную занятость людей в какой-либо одной из четырех сфер общественного воспроизводства), автор не дает убедительного и развернутого механизма становления этих классов. Остается непонятным их превращение (и сама его возможность) из классов “в себе” как механических агрегатов профессиональных (или непрофессиональных) отраслевых групп, занятых в той или иной сфере, в новую общность “сферный класс”. Автор отдает себе отчет в том, что тут работают процессы самоидентификации, классового самосознания, самоорганизации, но он ничего не говорит об их содержании и специфике в начале нового века. Очевидно, что они совсем, или, почти совсем иные, чем в начале прошлого и позапрошлого веков на Западе или в России. Там и тогда формировались совсем другие, собственнические/пролетарские классы, а тут и сейчас автор говорит о формировании принципиально других классов. Как бы там ни было, это вопрос принципиально новый и чрезвычайно сложный. Он поставлен. Но удовлетворительного научного ответа на него нет, и, с нашей точки зрения, быть не может, в рамках только социологии, без политической психологии, потому что это вопрос в первую очередь именно психологический. Очень хорошо, что тетрасоциология вышла на политическую психологию, плохо, что она остановилась перед ней. Необходим синтез возможностей обеих теорий для решения фундаментальной проблемы становления новых классов в новую эпоху, что способно произвести переворот во всей системе социальных наук XXI века.

        В-третьих, явным недостатком книги Л. Семашко, который он и сам признает, является практическое отсутствие эмпирической базы, за исключением численности сферных классов России. Ясно, что обширные эмпирические исследования по новой методике и в новых статистических показателях, предлагаемые тетрасоциологией, очень трудоемки и требуют больших финансовых затрат. Автор это осознает и подчеркивает именно для того, чтобы найти необходимые средства. Но, увы, не он один безуспешен в поиске средств для новых научных исследований.

        В заключение хочется отметить, что эти и другие недостатки работы Л. Семашко не умаляют, на наш взгляд, основного ее достоинства — постановки новых, фундаментальных, социально-психологических проблем, открывающих принципиально новые теоретические и практические, в том числе политические, перспективы. Это обнадеживает, укрепляет веру в социальную науку, дает ориентир для работы молодежи. Автор сам подчеркивает, вся его книга есть поставка новых проблем, не более. Однако, как известно, хорошая постановка вопроса содержит уже половину ответа на него.

Александр Иванович Юрьев, доктор психологических наук, профессор, заведующий кафедрой политической психологии СПб государственного университета

К содержанию книги