Michael Brenner. Ukraine & the ‘thucydides trap’

UKRAINE & THE ‘THUCYDIDES TRAP’

By Michael Brenner

P/page: https://peacefromharmony.org/?cat=en_c&key=775

22-03-23

The importance of Ukraine, in the eyes of American officials, goes far beyond the country’s intrinsic geopolitical or economic value. That was as true in 2014 as it was in 2021 – and most certainly now. The United States’ heavy investment in the campaign to pull Ukraine into the Western orbit signals what are Washington’s broader strategic goals. To put it simply: the crisis is rooted in Washington’s preoccupation with Russia. It has very little to do with Ukraine per se. That benighted country has provided the occasion, not the cause of the current confrontation.

For the past 20-plus years – since Valdimir Putin’s accession to power - , the denaturing of Russia as a significant power on the European scene (much less the global scene) has been a bedrock objective of American foreign policy. The country’s Phoenix-like rise from the ashes has been unsettling to Washington – policy-makers, politicos, think tankers alike. Even the far more menacing threat to the United States’ dominant global position posed by China has not diminished that concern. Indeed, the dreaded prospect of a Sino-Russian partnership has hardened the ambition to weaken – if not eliminate entirely – the Russia factor in the American strategic equation.

The current Russo-American duel in Ukraine is the inexorable outcome of mounting tensions generated shortly after the inauguration of the Biden administration. That sense of crisis in turn was at once cause and reinforced effect of a flareup in the smoldering embers of the initial conflagration dating from the Washington instigated Maidan coup of March 2014. The successive phases of that fraught situation should be placed in the context of growing hostility in Russo-American relations generally during that period. Its milestones were Moscow’s intervention in the Syrian civil war, the repeated actions of successive American administrations in breaking or withdrawing from a series of arms control agreements dating from the Cold War which raised Moscow’s concerns about Washington’s military capabilities and intentions: NATO’s irrepressible enlargement eastwards (with the attendant deployment of ballistic missile defense systems in Poland and Romania being a particular source of worry – easily convertible into offensive missile launcher platforms), the sponsored ‘color revolutions’ around Russia’s periphery, and the emotional anti-Russia sentiment aroused by the manipulated ‘Russiagate’ affair. Hence, Ukraine represents the ultimate breakdown in relations between Moscow and Washington.

From April of 2021 onwards, the contours of the unfolding American strategy toward Ukraine cum Russia rapidly gained clarity. There is substantial evidence that President Biden and his senior foreign policy officials made a judgment that there was reason, and opportunity, to rekindle the Ukraine affair. (1) The objectives were two-fold: 1) to resolve the festering twin issues of Crimea and the secessionist regions of the Donbass on Western terms that would restore the full territorial sovereignty of Ukraine – thereby, paving the way for its formal incorporation into NATO &/or the European Union; and 2) to weaken Russia either by intimidating Moscow to make crucial concessions in line with Western visions of Eastern Europe’s political space or by exerting military pressure via the deploying of a much strengthened Ukrainian force on the Donbass border that threatened actual hostilities – whether a Ukrainian irridentist attack across the line of control or Russian preemption. The latter variations would lead to the imposition of draconian economic sanctions, already prepared, whose implementation was eagerly sort by influential parties within and outside the Biden administration.

The prevailing view of the war’s outbreak pays scant attention to this confrontational thinking. Nor does it give proper weight to the aggressive moves by the Kiev government in line with the American strategy. Russia’s military assault on February 24 cannot rightly be said to be entirely ‘unprovoked’ – justified or not. The marked build-up of Ukraine forces along the contact line, supplied with an abundance of Javelin anti-armor weapons and Sprint air defense missiles, could be seen as foretelling preparations for offensive military operations. Washington expected, and Moscow understood, that the ensuing crisis would force the West Europeans to go along with a comprehensive economic sanctions package (including NORDSTROM II’s annulment). Crippling sanctions were the centerpiece of the plan to use the Ukrainian crisis to catalyze regime change in Russia. There was complete agreement among Biden’s foreign policy team on the proposition that those draconian measures would produce a collapse of the fragile, supposedly one-dimensional Russian economy. (An ancillary benefit for the U.S. being greater European dependence on America for its energy resources – in particular, LNG to replace natural gas from Russia). Moreover, the deepening commercial ties between Russian and the powers of Europe would be severed – probably irreparably. A new Iron Curtain would divide the continent, one that now is marked by a line of blood – Ukrainian blood. That geostrategic reality would free the West to devote its full energies to dealing with China. Everything the United States has done vis a vis Ukraine over the past year has been dictated by those interlocking objectives.

In short, the main target of what Washington did about Ukraine was Russia – with an entrenching of the Europeans habitual obedience to Washington a collateral gain. A widespread, hopefully global, boycott of Russian natural gas and oil exports was seen as draining the financial lifeblood from of the country’s economy as revenue from exports dwindled. Together with the planned move to cut Russia out of the SWIFT financial transaction mechanism, the shock to the economy would cause it to implode. The ruble would collapse, inflation would skyrocket, living standards would tumble, popular discontent would so weaken Putin that he either would be forced to resign or be displaced by a cabal of discontented oligarchs. The outcome would be a weaker Russia beholden to the West or one isolated and impotent. As President Biden would say: “For God's sake, this man cannot remain in power." (2)

Common to these optimistic scenarios was the hope that the budding Sino-Russian partnership would be fatally wounded – thereby, shifting the balance in favor of the United States in the forthcoming battle with China for global supremacy. How was the plan designed and decided? In truth, the overall goals had been in place since the Obama administration. The President himself had given his approval to the Maiden coup, it was overseen directly by then Vice-President Joe Biden who acted as the (usually) absentee prefect for Ukraine between March 2014 and January 2016. The Obama government moved strenuously to block implementation of the Minsk II accord, remonstrating with Merkel and Macron for agreeing to be its underwriters. That is the main reason why both Berlin and Paris never made the slightest move to persuade Kiev to live up to its obligations. The specific operation to provoke a crisis in the Donbass was marinating among influential persons (including Tony Blinken and Jake Sullivan) in neo-con circles during the Trump presidency – whose incoherence and disjointedness prevented the fashioning of any calibrated, concerted policy toward Ukraine or Russia, although the weight of sanctions imposed increased over those four years.

STRATEGIC CONTEXT

Just as policy toward Ukraine should be viewed in the context of Biden’s tough attitude toward Moscow, so the Russian policy should be placed in the wider context of the new administration’s macro decision to confront rivals – actual or potential – across the board. In other words, full-bore Wolfowitz Doctrine.(3) Pressing Moscow on Ukraine has been companion to the project of diluting the historic commitments made in the ‘One China’ accord with Beijing on Taiwan 50 years earlier, and the casting away of the promised renewal of the nuclear agreement (JPCOA) with Iran by setting rigorous conditions that Washington knew Iran never could accept. This turbo-charging of well-established American strategic plans was not publicized or even hinted at in public communications (with the exception of the Pentagon’s annual National Defense Review and NATO’s New Strategic Concept).4 It did not attract interest in the media, nor directly engage the wider foreign policy community which, in any case, gradually had formed a consensus on its basic premises and goals over the preceding 20 years.

So, the American strategy as depicted above did not emerge fully formed from the mind of Biden administration officials. Its primary elements have been in place for a generation. Yet, the underlying premises seem out of line with strategic realities in a basic respect. Objectively speaking, the United States is more secure from external danger than at any time since before World War I. It has no enemies capable or desirous of using military force against either national territory or its core interests abroad. China is not an avatar of Imperial Japan and poses quite a different order of challenge. Putin’s Russia is not an avatar of the Soviet Union in ideological terms or great power terms. Its promotion of Russian national interests and dedication to securing its place as a significant player on the world stage is what big countries always have done. These circumstances seemingly open the possibility to pursue policies that aim at accommodation with those two powers.

However, the American perspective on its place in the world deviates from this line of thinking in two critical respects. First, Washington’s principal concern is not security per se; rather it is to maintain its present dominant position in world affairs along with the attendant prerogatives to act and to prioritize its own national interests in all dealings with the rest of the world. Whereas in the post-war decades, it can rightly be said that the United States

consciously set out to create ‘public goods’ that served its partners’ interests as well as its own, its measures of success progressively became the consolidation of its global dominance along with the national benefits that flow from it.

Over the past decade that has seen the stunning rise of China, the West – at American direction – implicitly has built its strategic thinking on the ‘Thucydides’ model of relations among states. Doing so was not the outcome of a rigorous, deliberate process. There was no great debate either in intellectual circles or among senior policy-makers. Admittedly, in Washington the tight circle of hardline nationalists and ‘neo-cons’ have known for decades exactly what they wanted: a world system dominated by the American hegemon which would set the rules according to its own lights and was prepared to use all means at its disposal to enforce them. That included preventing the rise of any major challenger – e.g. the Paul Wolfowitz design. Their disproportionate influence in winning the allegiance of the country’s foreign policy establishment represents a remarkable accomplishment – one made possible by the absence of a clearly etched alternatives digestible by political elites prone to acquiesce in fashionable ideas promoted by more willful groups.

The crystallizing grand strategy has the further advantage of being the path of intellectual least resistance. For it revives the simplistic Cold War template and superimposes it on today’s far more complicated, far less comprehensible reality. In effect, this greatly simplified - one might ay primitive - version of the Thucydides model transforms strategy into a form of political hydraulics. The generation of a state’s power, transmitted through its military and economic might, places pressures on other states to which they must either succumb or resist by generating counter pressures. When it’s a matter of a rising power threatening the dominance of the prevailing dominant power, the outcome is war – most of the time. That’s it – dressed out in the dramatic garb of historical cases and denigrating the peculiarities of the present world circumstances.

Synthesizing all of this is a formidable intellectual and strategic challenge. The world has become too complicated for traditional foreign policy doctrines to bear. The result is not innovation and imagination. Quite the opposite. We are seeking refuge in the old Realpolitik verities of balance-of-power and great power competition to establish positions of dominance. The core conviction is the idea that the United States should use all instruments of influence, not excepting coercive force – and including preventive as well as preemptive war, to maintain its global preeminence while shaping the world to its preferred design. Hence, the growing acceptance of the idea that a conflict between America and China for the Number one spot, ensconced on the throne reserved for the global supremo, is inevitable. Senior American military commanders have gone so far as to include in an official Pentagon communication the admonition that we should prepare for war with China within two years.6

There is reason to be leery of this structural determinism. The very fact that we are in unprecedented, fluid circumstances (which likely will continue to be so indefinitely) seems to underscore not only the possible crystallization of a multitude of outcomes but also that competent and willful leaders may well have some latitude in inflecting the trajectory taken. one can visualize some sort of ‘mixed’ quasi-system. This conception of a multipolar system that emphasizes multilateralism loosely overseen by an implicit concert of the most influential great powers, nowhere has been closely examined – much less considered by the leading figures in Western governments. That is to say, the elites who direct their countries’ external affairs. The statesman who has pondered its modalities is Vladimir Putin who has sketched an outline of its forms and methods in numerous speeches and writings over the past 2007. The blunt truth is that his Western counterparts never have paid them much attention or thought seriously about the ideas they convey. Of course, today that is all a dead letter. There is zero opportunity to engage in the dialogue they foresaw and which could lead to the set of rules, understandings and agreements that would provide the skeletal framework for such a construction.

In practical terms, that would entail various sets of rules-of-the-road (explicit and implicit) that bring a modicum of order to each dimension of an interdependent world - economic, security, ‘communications’ - without there existing any comprehensive, overarching architecture. In addition, these partial regimes need not be universal in membership so long as marginal participants are not in a position to upset/challenge what’s in place.

Does such a quasi-order need a hegemon? Not necessarily – what it would need is a concert. It would retain liberal elements – especially in regard to international economic intercourse; they would be functionally restricted, though – and certainly with no universal political formats. Crisis management and conflict mediation among parties other than the Big 3 would be handled through either their benign mediation or simply encapsulated. Norms and methods also may have to be amended to take account of disruptive domestic impacts such as the revival of insular nationalism and anti-globalization grievances.

Obviously, no such set of arrangements is conceivable without a meeting of minds among the US and China along with Russia. The Europeans are totally devoid of any political will and will follow in our wake. They are a non-player. One can make the persuasive argument that the greatest obstacle is the United States – for all kinds of reasons. Still, in terms of personalities, a case can be made that the two leaders best able to engage in a foundation-laying exercise are Putin and Xi. Intelligent, rational, big thinkers, in full charge of their countries. Incredulous? Quite understandable in current circumstances. The idea is moot. Still, in all honesty, there is not a scintilla of evidence that the thought ever crossed the mind of an U.S. President or a European counterpart at any time since 2000. Indeed, it is doubtful that any of them ever paid close attention to what Putin actually was writing or saying – or sought to discern what Xi’s thinking along these lines might have been. (There is reason to suspect the same is true of their senior aides: Blinken/ Sullivan/Austin; Cleverly/Wallace; Baerbock; Borrell….) For Hillary Clinton, Putin was a “new Hitler;’ for Barack Obama, he was the diabolical enemy who attempted to corrupt American democracy though manipulation of the 2016 election – warning Putin that “we can do stuff to you!;” as for Joe Biden, he is a “killer” who must leave the scene immediately. Anyway, it is hard to envisage a serious, candid discussion of grand themes around a table where Putin and Xi were matched with Biden, Schulz, Sunak/Johnson, Ruud, Macron, Stoltenberg, Van der Leyen, et al. To picture your adversaries as cartoon figures, at whom you whimsically throw verbal darts, is a sure-fire way to fail – and to risk catastrophic failure.

PROSPECTIVE

Whatever the exact outcome of the Ukraine conflict – in military, political & diplomatic terms – a few conclusions can be made with confidence. Foremost, is the cementing of two antagonistic power blocs: the “Collective West” composing the United States led alliance of the five transoceanic Anglo-Sazon countries, the EU bloc along with the auxiliary East Asian powers: Japan and South Korea. The other, Eurasian bloc will be dominated by the Sino-Russian duopoly supported by a mixed assortment of friends: inter alia Iran, the Central Asian states, Belarus, Venezuela. They will be rivals in every domain: security, commerce, finance and the nebulous domain of values and culture. Other significant players, e.g. India, Brazil, Turkey, Indonesian will avoid joining either while pursuing their own national interests. It is noteworthy that none of the last mentioned participated in the sanctions imposed on Russia; indeed, some (India, Turkey plus Saudi Arabia) took active steps to counteract them while profiting from both discounted energy prices and serving as middlemen between Russia and eager consumers – including some in the West. In fact, no country outside the ‘Collective West’ cooperated in observing sanctions restrictions.

Second, the neo-liberal conception of an economically integrated, globalized world wherein the old games of power politics are foresworn is now defunct. Functional integration in the economic sphere will continue – but with significant qualifications. All states will be more actively involved in ensuring that their national interests are not compromised by the workings of international markets and the decisions of private actors. Too, governments will be attentive to relative gains from all modes of economic intercourse. Political considerations will be omnipresent, although not always determinant.

The broadest, enduring effect of this devolution of the global system into blocs - the legacy of Ukraine - will be that dealings between nations across blocs (or even non-members with major blocs members) cannot escape the logic dictated by an overarching rivalry. Suspicion, close calculation of benefit/costs/risks of transactions, and acute security consciousness will be pervasive. Arms control is the outstanding – and perhaps most important case in point. In that sensitive domain, a measure of trust (albeit grounded on convergent interests) is essential. None exists now nor will it in the foreseeable future. Distrust rules. More the pity.

1. This assessment is based on interviews with participants in the

administration’s policy-making process.

2. Remarks of President Joseph Biden in Warsaw March 25, 2022

3. Wolfowitz Doctrine is an unofficial name given to the initial version of the Defense Planning Guidance for the 1994–1999 fiscal years (dated February 18, 1992) published by U.S. Under Secretary of Defense for Policy Paul Wolfowitz and his deputy Scooter Libby.

4. 2022 National Defense Strategy (October 27, 2022); and NATO 2022 New Strategic Concept March 3, 2023).

5. See the seminal article by John Mearscheimer “ Bound to Fail: The Rise and Fall of the Liberal International Order “ International Security (2019) 43 (4): 7–50. His is a refined, rigorous and historically informed exposition of the “ThucydidesTrap.”

6. General Mike Minihan, who as head of Air Mobility Command oversees the U.S. Air Force’s cargo and tanker fleet, urged airmen to be “unrepentantly lethal” in preparation for potential war with China. Later, he said “My gut tells me we will fight in 2025.” Air Force amn/nco/snco January 26, 2023

Michael Brenner

mbren@pitt.edu

22-03-23

---------------------------------

УКРАИНА И «ЛОВУШКА ФУКИДИДА»

Важность Украины в глазах американских официальных лиц выходит далеко за рамки внутренней геополитической или экономической ценности страны. Это было так же верно в 2014 году, как и в 2021 году, и уж точно сейчас. Крупные инвестиции Соединенных Штатов в кампанию по вытягиванию Украины на западную орбиту сигнализируют о более широких стратегических целях Вашингтона. Проще говоря: кризис коренится в озабоченности Вашингтона Россией. Это имеет очень мало общего с Украиной как таковой. Эта отсталая страна послужила поводом, а не причиной нынешней конфронтации.

В течение последних 20 с лишним лет — с момента прихода к власти Владимира Путина — денатурация России как значимой державы на европейской арене (а тем более на мировой арене) была основной целью американской внешней политики. Восстание страны из пепла, похожее на Феникса, тревожит Вашингтон — как политиков, так и аналитиков. Даже гораздо более угрожающая угроза доминирующему положению США в мире со стороны Китая не уменьшила эту озабоченность. Действительно, страшная перспектива китайско-российского партнерства усилила стремление ослабить — если не полностью устранить — российский фактор в американском стратегическом уравнении.

Нынешняя российско-американская дуэль на Украине является неумолимым следствием роста напряженности, возникшей вскоре после инаугурации администрации Байдена. Это чувство кризиса, в свою очередь, было одновременно и причиной, и подкрепляющим следствием вспышки тлеющих углей первоначального пожара, возникшего в результате спровоцированного Вашингтоном переворота на Майдане в марте 2014 года. враждебности в русско-американских отношениях в целом в этот период. Его вехами были вмешательство Москвы в гражданскую войну в Сирии, неоднократные действия сменявших друг друга американских администраций по нарушению или выходу из ряда соглашений о контроле над вооружениями, заключенных во времена холодной войны, что вызвало обеспокоенность Москвы по поводу военного потенциала и намерений Вашингтона: неудержимое расширение НАТО на восток ( особое беспокойство вызывает связанное с этим развертывание систем противоракетной обороны в Польше и Румынии, легко трансформируемых в пусковые установки наступательных ракет), спонсируемые «цветные революции» на периферии России и эмоциональные антироссийские настроения, вызванные манипулированием Дело «Рашагейт». Следовательно, Украина представляет собой окончательный разрыв отношений между Москвой и Вашингтоном.

С апреля 2021 года контуры разворачивающейся американской стратегии в отношении Украины и России быстро прояснились. Имеются веские доказательства того, что президент Байден и его высокопоставленные представители внешней политики пришли к выводу, что были причины и возможность возобновить дело Украины. (1) Цели были двоякие: 1) решить назревшие двойные проблемы Крыма и сепаратистских регионов Донбасса на западных условиях, которые восстановили бы полный территориальный суверенитет Украины, тем самым проложив путь для ее формального включения в НАТО и/или Европейский Союз; и 2) ослабить Россию либо путем запугивания Москвы, чтобы она сделала важные уступки в соответствии с западным видением политического пространства Восточной Европы, либо путем оказания военного давления путем развертывания значительно усиленных украинских сил на границе с Донбассом, что угрожало реальными боевыми действиями – будь то украинская ирридентистская атака через линию контроля или упреждение России. Последние варианты привели бы к введению уже подготовленных драконовских экономических санкций, за выполнением которых охотно следили влиятельные стороны внутри и вне администрации Байдена.

Преобладающее представление о начале войны уделяет мало внимания этому конфронтационному мышлению. Он также не придает должного значения агрессивным действиям киевского правительства в соответствии с американской стратегией. Военное нападение России 24 февраля нельзя назвать полностью «неспровоцированным» — оправданным или нет. Заметное наращивание сил Украины вдоль линии соприкосновения, оснащенных большим количеством противотанковых вооружений Javelin и зенитно-ракетных комплексов Sprint, можно рассматривать как предвестник подготовки к наступательным военным операциям. Вашингтон ожидал, а Москва понимала, что последующий кризис заставит западноевропейцев согласиться с комплексным пакетом экономических санкций (включая аннулирование NORDSTROMII). Сокрушительные санкции были центральным элементом плана по использованию украинского кризиса в качестве катализатора смены режима в России. Внешнеполитическая команда Байдена полностью согласилась с тем, что эти драконовские меры приведут к краху хрупкой, предположительно одномерной российской экономики. (Дополнительным преимуществом для США является большая зависимость Европы от Америки в отношении ее энергетических ресурсов – в частности, СПГ для замены земного шара. туральный газ из России). Более того, углубляющиеся торговые связи между Россией и европейскими державами будут разорваны — возможно, непоправимо. Новый железный занавес разделит континент, который теперь отмечен линией крови – украинской кровью. Эта геостратегическая реальность позволила бы Западу направить всю свою энергию на борьбу с Китаем. Все, что Соединенные Штаты сделали в отношении Украины за последний год, было продиктовано этими взаимосвязанными целями.

Короче говоря, главной мишенью того, что Вашингтон делал в отношении Украины, была Россия — с сохранением привычного для европейцев подчинения Вашингтону в качестве побочной выгоды. Повсеместный бойкот экспорта российского природного газа и нефти рассматривался как истощающий финансовую жизненную силу экономики страны по мере сокращения доходов от экспорта. Вместе с запланированным шагом по исключению России из механизма финансовых транзакций SWIFT шок для экономики приведет к ее краху. Рубль рухнет, инфляция взлетит до небес, уровень жизни упадет, народное недовольство так ослабит Путина, что он либо будет вынужден уйти в отставку, либо его сменит клика недовольных олигархов. Результатом станет более слабая Россия, обязанная Западу, либо изолированная и бессильная. Как сказал бы президент Байден: «Ради Бога, этот человек не может оставаться у власти».

Общим для этих оптимистичных сценариев была надежда на то, что зарождающееся китайско-российское партнерство будет смертельно ранено, тем самым сместив баланс в пользу Соединенных Штатов в предстоящей битве с Китаем за мировое господство. Как план был разработан и принят? По правде говоря, общие цели существовали со времен администрации Обамы. Сам президент одобрил переворот Девы, за ним непосредственно наблюдал тогдашний вице-президент Джо Байден, который (обычно) исполнял обязанности заочного префекта Украины в период с марта 2014 года по январь 2016 года. Минское соглашение II, упрекая Меркель и Макрона в том, что они согласились стать его гарантами. Это главная причина, по которой ни Берлин, ни Париж не сделали ни малейшего шага, чтобы убедить Киев выполнить свои обязательства. Конкретная операция по провоцированию кризиса в Донбассе мариновалась среди влиятельных лиц (в том числе Тони Блинкена и Джейка Салливана) в неоконсервационных кругах во время президентства Трампа, чья непоследовательность и разрозненность мешали формированию какой-либо выверенной, согласованной политики в отношении Украины или России. , хотя вес введенных санкций увеличился за эти четыре года.

СТРАТЕГИЧЕСКИЙ КОНТЕКСТ

Точно так же, как политику в отношении Украины следует рассматривать в контексте жесткого отношения Байдена к Москве, российскую политику следует рассматривать в более широком контексте макроэкономического решения новой администрации противостоять соперникам — реальным или потенциальным — по всем направлениям. Другими словами, полномасштабная доктрина Вулфовица. (3) Давление Москвы на Украину сопровождалось проектом размывания исторических обязательств, взятых в соглашении «Одного Китая» с Пекином по Тайваню 50 лет назад, и отказа от пообещал возобновить ядерное соглашение (JPCOA) с Ираном, установив жесткие условия, которые, как знал Вашингтон, Иран никогда не мог принять. Это ускорение хорошо зарекомендовавших себя американских стратегических планов не афишировалось и даже не упоминалось в средствах массовой информации (за исключением ежегодного Обзора национальной обороны Пентагона и Новой стратегической концепции НАТО)4. напрямую взаимодействовать с более широким внешнеполитическим сообществом, которое, так или иначе, постепенно сформировало консенсус в отношении его основных предпосылок и целей за предшествующие 20 лет.

Таким образом, американская стратегия, описанная выше, не возникла полностью сформированной в сознании чиновников администрации Байдена. Его основные элементы были на месте в течение поколения. Тем не менее, лежащие в основе предпосылки кажутся несоответствующими стратегическим реалиям в основном отношении. Объективно говоря, Соединенные Штаты более защищены от внешней опасности, чем когда-либо со времен до Первой мировой войны. У них нет врагов, способных или желающих применить военную силу как против национальной территории, так и против их основных интересов за рубежом. Китай не является олицетворением имперской Японии и представляет собой вызов совсем другого порядка. Путинская Россия не является олицетворением Советского Союза ни в идеологическом плане, ни в плане великой державы. Продвижение национальных интересов России и стремление обеспечить свое место в качестве значимого игрока на мировой арене — это то, что всегда делали большие страны. Эти обстоятельства, по-видимому, открывают возможность для проведения политики, направленной на примирение с этими двумя державами.

Однако точка зрения Америки на свое место в мире отличается от этой линии мышления в двух важных аспектах. Во-первых, главной заботой Вашингтона является не безопасность как таковая; скорее, он должен сохранить свое нынешнее доминирующее положение в мировых делах только g с сопутствующими прерогативами действовать и отдавать приоритет своим национальным интересам во всех отношениях с остальным миром. В то время как в послевоенные десятилетия можно справедливо сказать, что Соединенные Штаты сознательно намереваясь создавать «общественные блага», которые служили интересам ее партнеров, а также своим собственным, мерилом ее успеха постепенно становилось укрепление ее глобального господства вместе с вытекающими из этого национальными выгодами.

За последнее десятилетие, которое стало свидетелем ошеломляющего подъема Китая, Запад — по указанию Америки — имплицитно построил свое стратегическое мышление на «фукидидовской» модели отношений между государствами. Это не было результатом строгого, преднамеренного процесса. Не было больших дебатов ни в интеллектуальных кругах, ни среди высокопоставленных политиков. По общему признанию, в Вашингтоне узкий круг бескомпромиссных националистов и «неоконсерваторов» уже несколько десятилетий точно знает, чего они хотят: мировой системы, в которой доминирует американский гегемон, который будет устанавливать правила в соответствии со своими собственными взглядами и готов использовать все средства. в его распоряжении для их обеспечения. Это включало предотвращение появления любого серьезного претендента — например, дизайн Пола Вулфовица. Их непропорциональное влияние на завоевание лояльности внешнеполитического истеблишмента страны представляет собой замечательное достижение, которое стало возможным благодаря отсутствию четко выгравированных альтернатив, усваиваемых политическими элитами, склонными соглашаться с модными идеями, продвигаемыми более своевольными группами.

У кристаллизующейся большой стратегии есть еще одно преимущество: это путь наименьшего интеллектуального сопротивления. Потому что он возрождает упрощенный шаблон времен холодной войны и накладывает его на сегодняшнюю гораздо более сложную и гораздо менее постижимую реальность. По сути, эта сильно упрощенная — можно сказать, примитивная — версия модели Фукидида превращает стратегию в форму политической гидравлики. Генерация могущества государства, передаваемая через его военную и экономическую мощь, оказывает давление на другие государства, которому они должны либо уступить, либо сопротивляться, создавая встречное давление. Когда речь идет о растущей державе, угрожающей господству преобладающей доминирующей державы, в большинстве случаев исходом является война. Вот и все — облаченные в драматические одежды исторических случаев и принижающие особенности нынешних мировых обстоятельств.

Синтез всего этого — огромная интеллектуальная и стратегическая задача. Мир стал слишком сложным, чтобы его можно было вынести из традиционных внешнеполитических доктрин. В результате получается не новаторство, а фантазия. Наоборот. Мы ищем убежища в старых истинах Realpolitik о балансе сил и соперничестве великих держав, чтобы установить господствующие позиции. Основным убеждением является идея о том, что Соединенные Штаты должны использовать все инструменты влияния, не исключая силу принуждения, включая превентивную и упреждающую войну, чтобы сохранить свое глобальное превосходство, формируя мир в соответствии со своим предпочтительным дизайном. Следовательно, растущее признание идеи о том, что конфликт между Америкой и Китаем за место номер один, устроившееся на троне, отведенном для мирового верховного лидера, неизбежен. Высокопоставленные американские военачальники дошли до того, что включили в официальное сообщение Пентагона предупреждение о том, что мы должны подготовиться к войне с Китаем в течение двух лет6.

Есть основания с подозрением относиться к этому структурному детерминизму. Сам факт того, что мы находимся в беспрецедентных, изменчивых обстоятельствах (которые, вероятно, будут оставаться такими бесконечно), кажется, подчеркивает не только возможную кристаллизацию множества результатов, но и то, что компетентные и своевольные лидеры вполне могут иметь некоторую свободу в изменении траектории. взятый. Можно представить себе некую «смешанную» квазисистему. Эта концепция многополярной системы, которая делает упор на многосторонность, свободно контролируемую негласным соглашением самых влиятельных великих держав, нигде не подвергалась тщательному анализу, а тем более не рассматривалась ведущими фигурами в западных правительствах. То есть элиты, которые управляют внешними делами своих стран. Государственным деятелем, который размышлял над его модальностями, является Владимир Путин, который обрисовал его формы и методы в многочисленных выступлениях и письмах за последний 2007 год. Грубая правда состоит в том, что его западные коллеги никогда не обращали на них особого внимания и не думали серьезно об этих идеях. они передают. Конечно, сегодня все это мертвая буква. Нет никакой возможности участвовать в диалоге, который они предвидели и который мог бы привести к набору правил, договоренностей и соглашений, которые обеспечили бы скелетную основу для такой конструкции.

С практической точки зрения это повлекло бы за собой различные наборы правил поведения (явных и неявных), которые наводят порядок в каждом измерении взаимозависимого мира — экономике, безопасности, «коммуникациях» — без каких-либо всеобъемлющих, всеобъемлющая архитектура. Кроме того, эти частичные режимы не обязательно должны быть универсальными по членству, пока маргинальные участники не в состоянии нарушить/оспорить то, что уже есть.

Нужен ли такому квазипорядку гегемон? Не обязательно – нужен был бы концерт. В нем сохранятся либеральные элементы, особенно в отношении международных экономических отношений; однако они будут функционально ограничены – и, конечно же, без универсальных политических форматов. Кризисное управление и посредничество в конфликтах между сторонами, не входящими в «большую тройку», будут осуществляться либо через их доброжелательное посредничество, либо просто инкапсулированы. Нормы и методы также, возможно, придется изменить, чтобы учесть разрушительные внутренние воздействия, такие как возрождение островного национализма и недовольство антиглобализмом.

Очевидно, что такой набор договоренностей немыслим без совпадения взглядов между США и Китаем, а также Россией. Европейцы совершенно лишены политической воли и пойдут за ними. Они не игроки. Можно привести убедительный аргумент, что самым большим препятствием являются Соединенные Штаты — по самым разным причинам. Тем не менее, с точки зрения личностей, можно утверждать, что два лидера, лучше всего способные заложить фундамент, — это Путин и Си. Умные, рациональные, большие мыслители, полностью отвечающие за свои страны. Невероятно? Вполне объяснимо в нынешних условиях. Идея спорная. Тем не менее, если честно, нет ни малейшего свидетельства того, что эта мысль когда-либо приходила в голову президенту США или европейскому коллеге с 2000 года. Действительно, сомнительно, чтобы кто-либо из них когда-либо обращал пристальное внимание на то, что говорил Путин. на самом деле писал или говорил — или пытался понять, что мог думать Си в этом направлении. (Есть основания подозревать, что то же самое относится и к их старшим помощникам: Блинкену/Салливану/Остину; Клеверли/Уоллесу; Бербоку; Борреллу….) Для Хиллари Клинтон Путин был «новым Гитлером», для Барака Обамы он был дьявольский враг, который пытался развратить американскую демократию посредством манипулирования выборами 2016 года, предупредив Путина, что «мы можем вам что-нибудь сделать!»; что касается Джо Байдена, то он «убийца», который должен немедленно покинуть место происшествия. В любом случае, трудно представить себе серьезное, откровенное обсуждение грандиозных тем за столом, где Путин и Си встречались с Байденом, Шульцем, Сунаком/Джонсоном, Руудом, Макроном, Столтенбергом, Ван дер Ляйеном и другими. Представлять своих противников мультяшными персонажами, в которых вы причудливо бросаете словесные дротики, — это верный способ потерпеть неудачу — и риск катастрофической неудачи.

ПЕРСПЕКТИВНЫЙ

Каким бы ни был точный исход украинского конфликта — в военном, политическом и дипломатическом плане — можно с уверенностью сделать несколько выводов. Прежде всего, это цементирование двух антагонистических силовых блоков: «Коллективного Запада», включающего возглавляемый Соединенными Штатами альянс пяти заокеанских англо-саксонских стран, блок ЕС вместе со вспомогательными восточноазиатскими державами: Японией и Южной Кореей. В другом, евразийском блоке будет доминировать китайско-российская дуополия, поддерживаемая разнородным набором друзей: среди прочего, Иран, государства Центральной Азии, Беларусь, Венесуэла. Они будут соперниками во всех сферах: безопасности, торговле, финансах и туманной сфере ценностей и культуры. Другие важные игроки, например. Индия, Бразилия, Турция, Индонезия будут избегать присоединения, преследуя свои национальные интересы. Примечательно, что ни один из последних не участвовал в наложенных на Россию санкциях; действительно, некоторые (Индия, Турция и Саудовская Аравия) предприняли активные шаги по противодействию им, получая прибыль как от снижения цен на энергоносители, так и выступая в качестве посредников между Россией и нетерпеливыми потребителями, в том числе и на Западе. На самом деле ни одна страна за пределами «Коллективного Запада» не сотрудничала в соблюдении санкционных ограничений.

Во-вторых, неолиберальная концепция экономически интегрированного, глобализированного мира, в котором отказались от старых игр силовой политики, теперь не существует. Функциональная интеграция в экономической сфере продолжится, но со значительными оговорками. Все государства будут более активно участвовать в обеспечении того, чтобы их национальные интересы не были скомпрометированы работой международных рынков и решениями частных лиц. Кроме того, правительства будут внимательно относиться к относительным выгодам от всех способов экономического взаимодействия. Политические соображения будут вездесущими, хотя и не всегда определяющими.

Самым широким и устойчивым эффектом этой раздробленности глобальной системы на блоки — наследие Украины — будет то, что отношения между странами в разных блоках (или даже между странами, не входящими в основные блоки) не смогут избежать логики, продиктованной всеобъемлющим соперничеством. Подозрение, тщательный расчет выгод/затрат/рисков транзакций и острое сознание безопасности будут распространены. Контроль над вооружениями является выдающимся и, возможно, самым важным примером. В этой деликатной области важна мера доверия (хотя и основанная на совпадающих интересах). Сейчас не существует и не будет в обозримом будущем. Правила недоверия. Больше жалости.

1. Эта оценка основана на интервью с участниками

процесс формирования политики администрации.

2. Выступление президента Джозефа Байдена в Варшаве 25 марта 2022 г.

3. Доктрина Вулфовица — неофициальное название первоначальной версии Руководства по оборонному планированию на 1994–1999 финансовые годы (от 18 февраля 1992 г.), опубликованного заместителем министра обороны США по политике Полом Вулфовицем и его заместителем Скутером Либби.

4. Стратегия национальной обороны до 2022 г. (27 октября 2022 г.); и Новая стратегическая концепция НАТО до 2022 г., 3 марта 2023 г.).

5. См. основополагающую статью Джона Миршаймера «Обреченные на неудачу: взлет и падение либерального международного порядка» InternationalSecurity (2019) 43 (4): 7–50. Это утонченное, строгое и исторически обоснованное изложение «Ловушки Фукидида».

6. Генерал Майк Минихан, который в качестве главы Командования воздушной мобильности курирует грузовой и заправочный флот ВВС США, призвал летчиков быть «безоговорочно смертоносными» в подготовке к потенциальной войне с Китаем. Позже он сказал: «Моя интуиция подсказывает мне, что мы будем драться в 2025 году». ВВС amn/nco/snco 26 января 2023 г.

Майкл Бреннер

mbren@pitt.edu

22-03-23

------------------------------

1.Michael Brenner. Globalizing FASCISM. Neo-Cons: Paradise Lost – And Lost Again: http://peacefromharmony.org/?cat=en_c&key=775

- Globalizing Fascism (About the USA Fascism worldwide)

- on Futility

- Armageddon, Anyone?

- Rumors of Hearsay

2.Michael Brenner. The Crisis of Western Humanism. Zuck’s Puppets. No Prisoners! Karl Rove. Tocqueville's America

http://peacefromharmony.org/?cat=en_c&key=825

- The Crisis of Western Humanism