Stephen F. Cohen

Stephen F. Cohen is professor emeritus of Russian studies, history, and politics at New York University and Princeton University. A Nation contributing editor, his recent book, Soviet Fates and Lost Alternatives: From Stalinism to the New Cold War, is available in paperback from Columbia University Press.

-------------------------------------------------------------

The New Cold War and the Necessity of Patriotic Heresy

US fallacies may be leading to war with Russia.

By Stephen F. Cohen

August 12, 2014

 I prepared the text below for remarks to the annual US-Russia Forum in Washington, DC, o­n June 16. Though held in the Hart Senate Office Building, and well attended, the event was privately organized, without any official auspices. In order to fit the time allocated to speakers, I had to abridge my text. I have restored the deletions here and spelled out a number of my impromptu comments. In addition, I refer to a few subsequent developments to illustrate some of my themes. I have not, however, significantly revised words written to be spoken into the prose I prefer for published articles. —SFC

We meet today during the worst and potentially most dangerous American-Russian confrontation in many decades, probably since the Cuban missile crisis of 1962. The Ukrainian civil war, precipitated by the unlawful change of government in Kiev in February, is already growing into a proxy US-Russian war. The seemingly unthinkable is becoming imaginable: an actual war between NATO, led by the United States, and post-Soviet Russia.

Certainly, we are already in a new cold war, which escalating sanctions will o­nly deepen and institutionalize, o­ne potentially more dangerous than its US-Soviet predecessor the world barely survived. This is so for several reasons:

—The epicenter of the new cold war is not in Berlin but o­n Russia’s borders, in Ukraine, a region absolutely essential in Moscow’s view to its national security and even to its civilization. This means that the kinds of miscalculations, mishaps and provocations the world witnessed decades ago will be even more fraught with danger. (The mysterious shoot down of a Malaysian jetliner over eastern Ukraine in July was an ominous example.)

—An even graver risk is that the new cold war may tempt the use of nuclear weapons in a way the US-Soviet o­ne did not. I have in mind the argument made by some Moscow military strategists that if directly threatened by NATO’s superior conventional forces, Russia may resort to its much larger arsenal of tactical nuclear weapons. (The o­ngoing US-NATO encirclement of Russia with bases, as well as land and sea-based missile defense, o­nly increases this possibility.)

—Yet another risk factor is that the new cold war lacks the mutually restraining rules that developed during the forty-year cold war, especially after the Cuban missile crisis. Indeed, highly charged suspicions, resentments, misconceptions and misinformation both in Washington and Moscow may make such mutual restraints even more difficult. The same is true of the surreal demonization of Russia’s leader, Vladimir Putin—a kind of personal vilification without any real precedent in the past, at least after Stalin’s death. (Henry Kissinger has pointed out that the “demonization of Vladimir Putin is not a policy; it is an alibi for the absence of o­ne.” I think it is worse: an abdication of real analysis and rational policy-making.)

—Finally, the new cold war may be more perilous because, also unlike during its forty-year predecessor, there is no effective American opposition—not in the administration, Congress, establishment media, universities, think tanks, or in society.

In this regard, we need to understand our plight. We—opponents of the US policies that have contributed so woefully to the current crisis—are few in number, without influential supporters and unorganized. I am old enough to know our position was very different in the 1970s and 1980s, when we struggled for what was then called détente. We were a minority, but a substantial minority with allies in high places, even in Congress and in the State Department. Our views were solicited by mainstream newspapers, television and radio. In addition to grassroots support, we even had our own lobby organization in Washington, the American Committee o­n East-West Accord, whose board included corporate CEOs, political figures, prominent academics, and statesmen of the stature of George Kennan.

We have none of that today. We have no access to the Obama administration, virtually none to Congress, which is a bipartisan bastion of cold war politics, very little to the mainstream media. (Since the Ukrainian crisis deepened, does anyone recall reading our views o­n the editorial or op-ed pages of The New York Times, The Washington Post or The Wall Street Journal—or seeing them presented o­n MSNBC or Fox Cable News, which differ little in their unbalanced broadcasts?) We do have access to important alternative media, but they are not considered authoritative, or even essential, inside the Beltway. In my long lifetime, I do not recall such a failure of American democratic discourse in such a time of crisis. (Gilbert Doctorow, an American specialist o­n Russia and experienced multinational corporate executive living in Belgium, is trying to create a US-European version of the Committee o­n East-West Accord.)

In my limited remaining time, I will speak generally about this dire situation—almost certainly a fateful turning point in world affairs—in my own three capacities: as a participant in what little mainstream media debate has been permitted; as a longtime scholarly historian of Russia and of US-Russian relations; and as an informed observer who believes there is still a way out of this terrible crisis.

* * *

About my episodic participation in the very limited mainstream media discussion I will speak in a more personal way than I usually do. From the outset, I saw my role as twofold. Recalling the American adage, “There are two sides to every story,” I have sought to explain Moscow’s view of the Ukrainian crisis, which is almost entirely missing in mainstream coverage. (Without David Johnson’s indispensable daily Russia List, non-Russian readers would have little access to alternative perspectives.) What, for example, did Putin mean when he said Western policy-makers were “trying to drive us into some kind of corner,” “have lied to us many times” and in Ukraine “have crossed the line”? Second, having argued since the 1990s that Washington’s bipartisan Russia policies could lead to a new cold war and to just such a crisis—see my articles in The Nation and my books Failed Crusade and Soviet Fates and Lost Alternatives—I wanted to bring my longstanding analysis to bear o­n today’s crisis.

As a result, I have been repeatedly assailed—no less in purportedly “liberal” publications—as Putin’s No. 1 American “apologist,” “useful idiot,” “dupe,” “best friend” and, perhaps a new low in immature invective, “toady.” I expected to be criticized, as I was during nearly twenty years as a CBS News commentator, but not in such personal and scurrilous ways. (Something has changed in our political culture, perhaps related to the Internet.)

Until now, I have not replied to any of these defamatory attacks. I do so today because I now think they are directed at several of us in this room, indeed at anyone critical of Washington’s Russia policies, not just me. (Not even Henry Kissinger and President Reagan’s enormously successful ambassador to Moscow, Jack F. Matlock, have been immune.) Rereading the attacks, I have come to the following conclusions:

—None of these character assassins present any factual refutations of anything I have written or said. They indulge o­nly in ad hominem slurs based o­n distortions and o­n the general premise that any American who seeks to understand Moscow’s perspectives is a “Putin apologist” and thus unpatriotic. Such a premise o­nly abets the possibility of war.

—Some of these writers, or people who stand behind them, are longtime proponents of the twenty-year US policies that have led to the Ukrainian crisis. By defaming us, they seek to obscure their complicity in the unfolding disaster and their unwillingness to rethink it. Failure to rethink dooms us to the worst outcome.

—Equally important, however, these kinds of neo-McCarthyites are trying to stifle democratic debate by stigmatizing us in ways that make us unwelcome o­n mainstream broadcasts and op-ed pages, and to policy-makers. They are largely succeeding.

Let us be clear. This means that we, not the people o­n the left and right who defame us, are the true American democrats and the real patriots of US national security. We do not seek to ostracize or silence the new cold warriors but to engage them in public debate. And we, not they, understand that current US policy may have catastrophic consequences for international and American security. The perils and costs of another prolonged cold war will afflict our children and grandchildren. If nothing else, this reckless policy, couched even at high levels in relentless demonizing of Putin, is already costing Washington an essential partner in the Kremlin in vital areas of US security—from Iran, Syria and Afghanistan to efforts to counter nuclear proliferation and international terrorism.

But, I should add, we are also to blame for the o­ne-sided, or nonexistent, debate. As I said, we are not organized. Too often, we do not publicly defend each other, though I am personally grateful to James Carden, Gilbert Doctorow and Robert Legvold for having come to my defense. And often we do not speak boldly enough. (We should not worry, for example, if our arguments sometimes coincide with what Moscow is saying; doing so is self-censorship.)

Indeed, some people who privately share our concerns—again, in Congress, the media, universities and think tanks—do not speak out at all. For whatever reason—concern about being stigmatized, about their career, personal disposition—they are silent. But in our democracy, where the cost of dissent is relatively little, silence is no longer a patriotic option. (Personally, as an American, I have come to feel this more strongly, even moral indignation, as I watch the US-backed regime in Kiev inflict needless devastation, a humanitarian disaster and possibly war crimes o­n its own citizens in eastern Ukraine.)

But, I must also emphasize, we should exempt from this imperative young people, who have more to lose. A few have sought my guidance, and I always advise, “Even petty penalties for American dissent in regard to Russia could adversely affect your career. At this stage of life, your first obligation is to your family and thus to your career. Your time to fight lies ahead.”

Finally, in connection with our struggle for a wiser American policy, I have come to another conclusion. Most of us were taught that moderation in thought and speech is always the best principle. But in a fateful crisis such as the o­ne now confronting us, moderation for its own sake is no virtue. It becomes conformism, and conformism becomes complicity.

I recall this issue being discussed long ago in a very different context—by Soviet-era dissidents when I lived among them in Moscow in the 1970s and 1980s. A few of our supporters who know that history (including Edward Lozansky, a former Soviet dissident, Reagan Republican, and the organizer of today’s event) have recently called us “American dissidents.” The analogy is imperfect: my Soviet friends had far fewer possibilities for dissent and risked much worse consequences.

But the analogy does suggest a lesson. Soviet dissidents were protesting an entrenched orthodoxy of dogmas and uncritical policy-making, which is why they were denounced as heretics by Soviet authorities and media. Since the 1990s, beginning with the Clinton administration, exceedingly unwise notions about post-Soviet Russia and the political correctness of US policy have congealed into a bipartisan American orthodoxy. The natural, historical response to orthodoxy is heresy. So let us be patriotic heretics, regardless of personal consequences, in the hope that many others will join us, as has often happened in history.

* * *

I turn now, in my capacity as a historian, to that orthodoxy. The late Senator Daniel Patrick Moynihan famously said: “Everyone is entitled to his own opinions, but not to his own facts.” The new cold war orthodoxy rests almost entirely o­n fallacious opinions. Five of those fallacies are particularly important today:

—Fallacy No. 1: Ever since the end of the Soviet Union in 1991, Washington has treated post-Communist Russia generously as a desired friend and partner, making every effort to help it become a democratic, prosperous member of the Western system of international security. Unwilling or unable, Russia rejected this American altruism, emphatically under Putin.

Fact: Beginning in the 1990s, again with the Clinton administration, every American president and congress has treated post-Soviet Russia as a defeated nation with inferior legitimate rights at home and abroad. This triumphalist, winner-take-all approach has been spearheaded by the expansion of NATO—accompanied by non-reciprocal negotiations and now missile defense—into Russia’s traditional zones of national security, while in reality excluding it from Europe’s security system. Early o­n, Ukraine, and to a lesser extent Georgia, were the ultimate goals. As an influential Washington Post columnist explained in 2004, “The West wants to finish the job begun with the fall of the Berlin Wall and continue Europe’s march to the east.… The great prize is Ukraine.”

—Fallacy No. 2: There exists a nation called “Ukraine” and a “Ukrainian people” who yearn to escape centuries of Russian influence and to join the West.

Fact: As every informed person knows, Ukraine is a country long divided by ethnic, linguistic, religious, cultural, economic and political differences—particularly its western and eastern regions, but not o­nly. When the current crisis began in 2013, Ukraine had o­ne state, but it was not a single people or a united nation. Some of these divisions were made worse after 1991 by corrupt elite, but most of them had developed over centuries.

—Fallacy No. 3: In November 2013, the European Union, backed by Washington, offered Ukraine’s President Viktor Yanukovych a benign association with European democracy prosperity. Yanukovych was prepared to sign the agreement, but Putin bullied and bribed him into rejecting it. Thus began Kiev’s Maidan protests and all that has since followed.

Fact: The EU proposal was a reckless provocation compelling the democratically elected president of a deeply divided country to choose between Russia and the West. So too was the EU’s rejection of Putin’s counter-proposal of a Russian-European-American plan to save Ukraine from financial collapse. o­n its own, the EU proposal was not economically feasible. Offering little financial assistance, it required the Ukrainian government to enact harsh austerity measures and to sharply curtail is longstanding economic relations with Russia. Nor was the EU proposal entirely benign. It included protocols requiring Ukraine to adhere to Europe’s “military and security” policies, which meant in effect, without mentioning the alliance, NATO. In short, it was not Putin’s alleged “aggression” that initiated today’s crisis but instead a kind of velvet aggression by Brussels and Washington to bring all of Ukraine into the West, including (in the fine print) into NATO.

—Fallacy No. 4: Today’s unfolding civil war in Ukraine was caused by Putin’s aggressive response to Maidan’s peaceful protests against Yanukovych’s decision.

Fact: In February 2014, radicalized Maidan protests, strongly influenced by extreme nationalist and even semi-fascist street forces, turned violent. Hoping for a peaceful resolution, European foreign ministers brokered a compromise between Maidan’s parliamentary representatives and Yanukovych. It would have left him as president of a coalition, reconciliation government until new elections in December 2014. Within hours, violent street fighters aborted the agreement. Europe and Washington did not defend their own diplomatic accord. Yanukovych fled to Russia. Minority parliamentary parties representing Maidan and predominantly western Ukraine, among them Svoboda, an ultra-nationalist movement previously anathematized by the European Parliament as incompatible with European values, formed a new government. They also nullified the existing constitution. Washington and Brussels endorsed the coup, and have supported the outcome ever since. Everything that followed, from Russia’s annexation of Crimea and the spread of rebellion in southeastern Ukraine to the civil war and Kiev’s “anti-terrorist operation,” was triggered by the February coup. Putin’s actions have been mostly reactive.

—Fallacy No. 5: The o­nly way out of the crisis is for Putin to end his “aggression” and call off his agents in southeastern Ukraine.

Fact: The underlying causes of the crisis are Ukraine’s own internal divisions, not primarily Putin’s actions. The primary factor escalating the crisis since May has been Kiev’s “anti-terrorist” military campaign against its own citizens, now mainly in the Donbass cities of Luhansk and Donetsk. Putin influences and no doubt aids the Donbass “self-defenders.” Considering the pressure o­n him in Moscow, he is likely to continue to do so, perhaps even more, but he does not control them. If Kiev’s assault ends, Putin probably can compel the rebels to negotiate. But o­nly the Obama administration can compel Kiev to stop, and it has not done so.

In short, twenty years of US policy have led to this fateful American-Russian confrontation. Putin may have contributed to it along the way, but his role during his fourteen years in power has been almost entirely reactive—indeed, a complaint frequently lodged against him by hawks in Moscow.

* * *

In politics as in history, there are always alternatives. At least three outcomes of the Ukrainian crisis are conceivable:

—The civil war escalates and widens, drawing in Russian and possibly NATO military forces. This would be the worst outcome: a kind of latter-day Cuban missile crisis.

—Today’s de facto partitioning of Ukraine becomes institutionalized in the form of two Ukrainian states—one allied with the West, the other with Russia—co-existing between cold war and cold peace. This would not be the best outcome, but nor would it be the worst.

—The best outcome would be the preservation of a united Ukraine with o­ne state. This will require good-faith negotiations between representatives of all of Ukraine’s regions, including leaders of the rebellious southeast, probably under the auspices of Washington, Moscow and the European Union, as Putin and his foreign minister, Sergei Lavrow, have proposed for months.

Meanwhile, Ukraine’s human tragedy continues to grow. Already (by August) thousands of innocent people have been killed or wounded, according to a UN representative, and nearly a million others turned into fleeing refugees. It is a needless tragedy because rational people o­n all sides know the general terms of peace negotiations:

—Ukraine must become a federal or sufficiently decentralized state in order to permit its diverse regions to elect their own officials, live in accord with their local cultures, and have a say in taxation and budgetary issues, as is the case in many federal states from Canada to Germany. Such constitutional provisions will need to be ratified by a referendum or a constitutional assembly, accompanied or followed by parliamentary and presidential elections. (The rushed presidential election in May was a mistake, effectively depriving nearly a quarter of the country of its own candidates and thus a real vote.)

—Ukraine must not be aligned with any military alliance, including NATO. (Nor must any of the other former Soviet republics now being courted by NATO.)

—Ukraine must be governed in ways that enable it to maintain or develop economic relations both with Russia and the West. Otherwise, it will never be politically independent or economically prosperous.

—If these principles are adopted, they should be guaranteed, along with Ukraine’s present territorial integrity, by Russia and the West, perhaps in a UN Security Council resolution.

But such negotiations cannot even begin until Kiev’s military assault o­n eastern Ukraine ends. Russia, Germany and France have repeatedly called for a cease-fire, but the “anti-terroris

t operation” can end o­nly where it began—in Kiev and Washington.

Alas, there is no such leadership here in Washington. President Obama has vanished as a statesman in the Ukrainian crisis. Secretary of State John Kerry speaks publicly more like a secretary of war than as our top diplomat. The Senate is preparing even more warfare legislation. The establishment media relies uncritically o­n Kiev’s propaganda and cheerleads for its policies. Unlike the devastation wrought in Gaza, American television rarely, if ever, shows Kiev’s destruction of Luhansk, Donetsk or other Ukrainian cities, thereby arousing no public qualms or questions.

And so, we patriotic heretics remain mostly alone and often defamed. The most optimistic perspective I can offer is to recall that positive change in history frequently began as heresy. And to quote the personal testimony of Mikhail Gorbachev, who o­nce said of his struggle for change inside the even more rigidly orthodox Soviet nomenklatura: “Everything new in philosophy begins as heresy and in politics as the opinion of a minority.”

Stephen F. Cohen is Professor Emeritus of Russian Studies and Politics at New York University and Princeton University. A Nation contributing editor, his most recent books, now in paperback, are Soviet Fates and Lost Alternatives: From Stalinism to the New Cold War; and The Victims Return: Survivors of the Gulag After Stalin. 

Original: https://www.thenation.com/article/new-cold-war-and-necessity-patriotic-heresy/

----------------------------------------------------------------------------------

Заблуждения США могут привести к войне с Россией
Стивен Коэн (Stephen F. Cohen)

Приводимый ниже текст я приготовил для выступления на ежегодном российско-американском форуме, состоявшемся в Вашингтоне 16 июня. Это мероприятие проходило в здании Cената имени Харта, и в нем приняло участие большое количество людей, однако форум был организован в частном порядке, без какого-либо содействия властей. Чтобы уложиться во время, отведенное для выступления, мне пришлось сократить его. В этой статье я восстановил вычеркнутое и добавил ряд возникших экспромтом замечаний. Кроме того, в качестве иллюстрации своих доводов я ссылаюсь на некоторые последующие события. Но в целом я не стал существенно менять свое выступление. —  Стивен Коэн.

Наша сегодняшняя встреча проходит в самый худший и потенциально самый опасный момент российско-американской конфронтации за многие десятилетия. Наверное, такое было только во время Карибского кризиса в 1962 году. Гражданская война на Украине, вызванная незаконной сменой власти в Киеве в феврале месяце, уже перерастает в опосредованную войну между США и Россией. То, что казалось немыслимым, становится вообразимым. Речь идет о реальной войне между НАТО во главе с США и постсоветской Россией.

Безусловно, мы уже находимся в состоянии холодной войны, которая только углубится и обретет формальные черты в связи с ужесточением санкций. Эта война может оказаться более опасной, чем прежнее советско-американское противостояние, которое мир пережил с трудом. Тому есть несколько причин.

— Эпицентр новой холодной войны находится не в Берлине, а на границе России, на Украине, которая, по мнению Москвы, жизненно важна для ее национальной безопасности и даже для ее цивилизации. А это значит, что те просчеты, казусы и провокации, с которыми мир сталкивался десятки лет назад, будут в еще большей степени чреваты опасностью. (Зловещий пример тому — таинственное уничтожение малазийского авиалайнера в небе над восточной Украиной.)

— Еще больший риск заключается в том, что новая холодная война может подтолкнуть стороны к применению ядерного оружия, чего не было в период советско-американской конфронтации. Я имею в виду тот довод, который приводят некоторые московские военные стратеги: если России будут напрямую угрожать превосходящие неядерные силы НАТО, она может прибегнуть к своему крупному арсеналу оперативно-тактического ядерного оружия. (Окружение России базами США и НАТО, а также системой противоракетной обороны наземного и морского базирования только усиливает такую возможность.)

— Еще одна опасность заключается в том, что в новой холодной войне нет сдерживающих правил, которые появились за сорок лет предыдущей холодной войны, и особенно после Карибского кризиса. На самом деле, из-за исключительно сильных подозрений, недовольства, превратных представлений и дезинформации со стороны Вашингтона и Москвы добиться такой взаимной сдержанности будет еще труднее. То же самое касается сюрреалистической демонизации российского руководителя Владимира Путина. Такое обливание человека грязью не имеет реального прецедента в прошлом, по крайней мере, после смерти Сталина. (Генри Киссинджер сказал, что «демонизация Владимира Путина - это не политика; это оправдание отсутствия таковой». А я думаю, все даже хуже: это отказ от настоящего анализа и рационального процесса формирования политики.)

— И наконец, новая холодная война может оказаться более опасной, потому что, в отличие от предыдущей холодной войны, длившейся 40 лет, она не встречает действенной американской оппозиции — ни в администрации, ни в конгрессе, ни в ведущих средствах массовой информации, ни в университетах, ни в аналитических центрах, ни в обществе.

Здесь нам надо понять свое собственное бедственное положение. Нас, оппонентов американской политики, которая внесла столь удручающий вклад в нынешний кризис, очень немного. Мы неорганизованны, у нас нет влиятельных сторонников. Я достаточно стар и знаю, что наши позиции существенно отличались в 1970-х и 1980-х годах, когда мы боролись за разрядку международной напряженности. Мы были в меньшинстве, но - в существенном меньшинстве. У нас были союзники наверху, даже в конгрессе и Госдепартаменте. О наших взглядах писали ведущие газеты, говорили на радио и телевидении. Мы не только пользовались поддержкой снизу; у нас даже было собственное лобби в Вашингтоне — Американский комитет за согласие между Востоком и Западом, в правление которого входили главы корпораций, политики, известные ученые и государственные деятели такого калибра, как Джордж Кеннан.

Сегодня ничего этого нет. У нас нет выхода на администрацию Обамы, практически нет доступа к конгрессу, который стал двухпартийным оплотом политики холодной войны, и нас очень редко пускают в средства массовой информации основного направления. (Кто-то может вспомнить, как с углублением украинского кризиса он читал о наших взглядах на редакционных страницах и в разделах мнений в New York Times, Washington Post и Wall Street Journal, или что он видел, как их излагают MSNBC и Fox Cable News, мало чем отличающиеся друг от друга в своих несбалансированных программах?) У нас есть доступ к альтернативным медийным площадкам, но в Вашингтоне они не считаются авторитетными и даже существенно важными. Я не могу припомнить такого провала в американском демократическом дискурсе в период кризиса. (Американский специалист по России и опытный корпоративный руководитель Гилберт Доктороу (Gilbert Doctorow), который живет в Бельгии, пытается создать американо-европейскую версию комитета за согласие между Востоком и Западом.)

В оставшееся ограниченное время я буду в трех качествах говорить об этой зловещей ситуации, которая почти наверняка является роковым переломным моментом в мировых делах: как участник тех немногих дебатов, которые разрешены в СМИ господствующего направления, как историк, долгое время изучающий российско-американские отношения, и как информированный наблюдатель, верящий в то, что выход из этого ужасного кризиса пока еще существует.

***

По поводу моего эпизодического участия в очень ограниченной дискуссии на площадках ведущих СМИ я буду говорить в более личностном плане, чем обычно. С самого начала я усматривал для себя двоякую роль. Помня старую американскую пословицу «У каждой истории есть две стороны», я пытаюсь объяснить точку зрения Москвы на украинский кризис, которой практически не находит места в репортажах СМИ. (Не будь незаменимого ежедневного бюллетеня Дэвида Джонсона (David Johnson) Russia List, не владеющие русским языком читатели имели бы очень ограниченный доступ к альтернативным точкам зрения.) Например, что имел в виду Путин, когда он сказал, что западные политические руководители «пытаются загнать нас в какой-то угол», «много раз лгали нам», а на Украине «перешли черту»? Во-вторых, я еще в 1990-х годах начал говорить о том, что политика Вашингтона в отношении России (демократическая и республиканская) может привести к новой холодной войне и именно к такому кризису (см. мои статьи в Nation и мои книги Failed Crusade (Провалившийся крестовый поход) и Soviet Fates and Lost Alternatives (Советские судьбы и утраченные альтернативы)). Тем самым я хотел сделать так, чтобы мой многолетний анализ хоть как-то повлиял на сегодняшний кризис.

В результате меня постоянно подвергают нападкам, и не где-нибудь, а в якобы либеральных публикациях. Меня называют американским «апологетом Путина № 1», «полезным идиотом», «простофилей», «лучшим другом», а теперь еще и новым незрелым ругательством — «лизоблюд». Да, я ждал критики, как это было на протяжении почти 20 лет, когда я работал комментатором CBS News, но не такой оскорбительной и задевающей мою личность. (Что изменилось в нашей политической культуре? Возможно, это связано с интернетом.)

До сих пор я не отвечал на эти клеветнические нападки. Но сегодня отвечаю, поскольку считаю, что они направлены не только против меня, но и против многих из нас, находящихся в этом зале, против всех, кто критикует вашингтонскую политику в отношении России. (Иммунитетом здесь не пользуется даже Генри Киссинджер и невероятно успешный посол США в Москве Джек Мэтлок (Jack F. Matlock).) Перечитывая эти нападки, я пришел к следующим выводам:

— Ни один из этих клеветников не опроверг с фактами в руках ничего из того, что я написал или сказал. Они занимаются клеветническими обвинениями, рассчитанными на чувства и предубеждения, а не на разум, искажая факты и исходя из общей посылки о том, что любой американец, пытающийся понять точку зрения Москвы, является «путинским апологетом», а следовательно, непатриотичным человеком. Такая посылка лишь подстрекает к началу войны.

— Некоторые из этих авторов, а также стоящие за ними люди издавна являются сторонниками той двадцатилетней американской политики, которая привела к кризису на Украине. Пытаясь нас опорочить, эти люди стараются скрыть свою причастность к возникающей катастрофе и свое нежелание ее предотвратить. Отказ от переосмысления обрекает нас на самую худшую развязку.

— Не менее важно и то, что эти неомаккартисты пытаются подавить демократические дебаты, клеймя нас позором и стараясь сделать так, чтобы мы стали нежелательными людьми для ведущих СМИ, газетных рубрик и политических руководителей. И они в основном добиваются в этом успеха.

Давайте говорить откровенно. Это значит, что не порочащие нас слева и справа люди, а мы являемся настоящими американскими демократами и патриотами США, отстаивающими национальную безопасность страны. Мы не стремимся подвергать остракизму и затыкать рты новым рыцарям холодной войны, а пытаемся вовлечь их в публичные дебаты. И это не они, а мы понимаем, что сегодняшняя политика США может иметь катастрофические последствия для международной и американской безопасности. Риски и издержки новой продолжительной холодной войны будут причинять боль и страдания нашим детям и внукам. Так или иначе, эта безрассудная политика, проводники которой даже на самом высоком уровне неустанно демонизируют Путина, уже лишила Вашингтон важного партнера в лице Кремля, с которым можно было решать серьезнейшие вопросы американской безопасности — от Ирана, Сирии и Афганистана до противодействия распространению ядерного оружия и международного терроризма.

Но я должен добавить, что мы также виноваты в том, что дебаты либо вообще отсутствуют, либо носят однобокий характер. Как я уже говорил, мы неорганизованны. Мы очень редко публично выступаем в защиту друг друга, хотя я лично благодарен Джеймсу Кардену (James Carden), Гилберту Доктороу и Роберту Легвольду (Robert Legvold) за то, что они вступились за меня. И очень часто мы говорим недостаточно смело. (Например, мы не должны беспокоиться по поводу того, что наши аргументы порой совпадают с тем, о чем говорит Москва, поскольку это не что иное, как самоцензура.)

На самом деле, некоторые люди, втайне разделяющие нашу обеспокоенность — из конгресса, из СМИ, университетов, мозговых трестов — вообще никогда не высказываются. Каковы бы ни были причины — боязнь оказаться обесчещенным, беспокойство за карьеру, характер человека — эти люди молчат. Но в нашей демократии, где плата за инакомыслие относительно невелика, молчание не является уже признаком патриотизма. (Лично я, как американец, ощущаю это очень сильно; я с огромным негодованием наблюдаю за тем, как поддержанный США киевский режим без всякой на то нужды опустошает восток Украины, ведет его к гуманитарной катастрофе и, возможно, совершает военные преступления против собственных граждан в этих регионах.)

Но я должен также подчеркнуть, что нам следует освободить от этой нравственной ответственности молодежь, которой есть что терять. Некоторые молодые люди обращаются ко мне за советом, и я всегда говорю им: «В Америке даже незначительные наказания за инакомыслие в отношении России могут негативно отразиться на вашей карьере. На данном этапе жизни ваши главные обязательства — перед семьей, а следовательно, вам надо думать о карьере. Ваше время сражаться еще придет».

И наконец, в связи с нашей борьбой за более мудрую американскую политику я пришел еще к одному выводу. Многих из нас учили, что умеренность в мыслях и в словах - это всегда лучший принцип. Но во время таких роковых кризисов, как тот, с которым мы сталкиваемся сегодня, умеренность ради умеренности не может считаться добродетелью. Она превращается в конформизм, а конформизм становится соучастием.

Я вспоминаю, как мы обсуждали этот вопрос очень давно и в другом контексте — с диссидентами советской эпохи, когда я жил среди них в Москве в 1970-е и 1980-е годы. Некоторые наши сторонники, знакомые с этой историей (в том числе, бывший советский диссидент и рейгановский республиканец Эдуард Лозанский, который организовал сегодняшнее мероприятие), недавно назвали нас «американскими диссидентами». Такая аналогия несовершенна: у моих советских друзей было гораздо меньше возможностей для выражения своего несогласия, да и последствия им грозили намного более серьезные.

Но такая аналогия преподносит определенный урок. Советские диссиденты выступали против глубоко укоренившейся ортодоксии догм и некритичного формирования политики. Именно поэтому советская власть и средства массовой информации осуждали их, называя еретиками. С 1990-х годов, начиная с администрации Клинтона, исключительно неразумные представления о постсоветской России и политкорректность американской политики слились в двухпартийную американскую ортодоксию с ее общепринятыми взглядами. Естественной реакцией на ортодоксию, как свидетельствует история, является ересь. Так давайте же будем патриотическими еретиками, не обращая внимания на последствия и надеясь на то, что к нам присоединятся многие, как часто бывает в истории.

***

Теперь я, как историк, обращусь к этой ортодоксии. Покойный сенатор Дэниел Патрик Мойнихан (Daniel Patrick Moynihan) как-то произнес ставшую знаменитой фразу: «Каждый имеет право на собственное мнение, но не на собственные факты». Господствующие взгляды новой холодной войны основаны почти исключительно на ошибочных и ложных мнениях. Сегодня особенно важно помнить о пяти таких заблуждениях:

— Заблуждение первое. После распада Советского Союза в 1991 году Вашингтон относился к посткоммунистической России великодушно, как к желанному другу и партнеру, прилагая значительные усилия к тому, чтобы помочь ей стать демократическим и благополучным членом западной системы международной безопасности. Не желая того, или будучи не в состоянии это сделать, Россия отвергла такой американский альтруизм, наиболее выразительно делая это при Путине.

Факт. Начиная с 1990-х годов, и опять же, с администрации Клинтона, каждый американский президент и конгресс обращались с постсоветской Россией как с побежденной страной, не обладающей полноценными правами у себя дома и за рубежом. Такое надменное отношение по принципу «победитель забирает все» нашло свое главное отражение в расширении НАТО, которое сопровождалось отсутствием взаимности в переговорном процессе, а теперь еще и созданием противоракетной обороны. НАТО вторгалась в традиционные сферы национальной безопасности России, а сама исключала ее из системы европейской безопасности. С самого начала конечной целью этого расширения была Украина и в меньшей степени Грузия. Как писал в 2004 году влиятельный обозреватель Washington Post, «Запад хочет завершить дело, начатое с падением Берлинской стены, и продолжить свой марш на восток. ... Главным призом является Украина».

— Заблуждение второе. Существует такая страна, как «Украина», и такая нация, как «украинский народ», который стремится уйти от многовекового российского влияния и присоединиться к Западу.

Факт. Как знает каждый информированный человек, Украина - это страна, разделенная этническими, языковыми, религиозными, культурными, экономическими и политическими различиями — особенно ее западные и восточные регионы. Но не только. Когда в 2013 году начался нынешний кризис, у Украины было одно государство, но она не была единым народом или сплоченной нацией. Некоторые из этих разногласий после 1991 года еще больше усугубила безнравственная элита, но в основном они формировались и развивались на протяжении столетий.

— Заблуждение третье. В ноябре 2013 года Европейский Союз при поддержке Вашингтона предложил украинскому президенту Виктору Януковичу благотворную ассоциацию с европейской демократией и процветанием. Янукович был готов подписать это соглашение, однако Путин запугал и подкупил его, заставив президента отвергнуть европейское предложение. Это вызвало протесты на киевском майдане и все, что последовало потом.

Факт. Предложение ЕС было опрометчивой провокацией, принуждающей демократически избранного президента глубоко расколотой страны сделать выбор между Россией и Западом. Такой же провокацией был и отказ ЕС от встречного предложения Путина с совместным российско-европейско-американским планом по спасению Украины от финансового краха. Само по себе предложение ЕС в экономическом плане было неосуществимо. В нем было мало финансовой помощи, но содержались требования к украинскому правительству принять жесткие меры экономии и самоограничений, а также резко сократить давние экономические отношения с Россией. Да и благотворным предложение ЕС можно назвать лишь с большими оговорками. В нем были протоколы, требующие от Украины приверженности европейской политике в области обороны и безопасности, что по сути дела означало приверженность НАТО без упоминания названия альянса. Короче говоря, не мнимая путинская «агрессия» породила сегодняшний кризис, а своеобразная «бархатная» агрессия Брюсселя и Вашингтона, цель которой заключалась в перетягивании всей Украины на Запад и в ее вовлечении в НАТО (это — мелким шрифтом).

— Заблуждение четвертое. Развернувшаяся сегодня гражданская война на Украине была вызвана агрессивной реакцией Путина на мирные протесты майдана против решения Януковича.

Факт. В феврале 2014 года радикальные протестующие с майдана под мощным влиянием ультранационалистов и даже полуфашистских уличных группировок перешли к применению жестокой силы. Надеясь на мирное разрешение кризиса, европейские министры иностранных дел добились компромисса между парламентскими представителями майдана и Януковичем. Согласно достигнутой договоренности, он должен был остаться президентом коалиционного правительства национального примирения вплоть до новых выборов, намеченных на декабрь 2014 года. Но за несколько часов яростные боевики с улиц Киева сорвали эту договоренность. Европа и Вашингтон не стали защищать свое собственное дипломатическое соглашение. Янукович бежал в Россию. Находившиеся в меньшинстве парламентские партии, которые представляли майдан и преимущественно западную Украину (среди них было ультранационалистическое движение «Свобода», которое Европарламент прежде подвергал анафеме как несовместимое с европейскими ценностями), сформировали новое правительство. Они также отменили действующую конституцию. Вашингтон и Брюссель поддержали переворот и до сих пор продолжают поддерживать его последствия. Все, что произошло потом, от российской аннексии Крыма и распространения восстания на юго-востоке Украины, которое переросло в гражданскую войну, и до «антитеррористической операции» Киева, было спровоцировано этим февральским переворотом. А действия Путина - это в основном ответ на происходящие события.

— Заблуждение пятое. Единственный выход из кризиса — это прекращение Путиным своей «агрессии» и отзыв его агентов с юго-востока Украины.

Факт. Причины, лежащие в основе кризиса, - это внутренние украинские противоречия, но не действия Путина. Основной фактор, ведущий с мая месяца к эскалации кризиса, - это киевская «антитеррористическая» военная кампания, которую власти проводят против собственных граждан в городах Донбасса, на сегодня в основном в Луганске и Донецке. Нет сомнений, что Путин оказывает влияние на силы «самообороны» Донбасса и предоставляет им помощь. С учетом того давления, которое оказывается на него в Москве, он, скорее всего, будет делать это и дальше, возможно, усиливая свою поддержку. Но Путин не контролирует ополченцев. Если Киев прекратит свое наступление, Путин, наверное, сможет заставить повстанцев сесть за стол переговоров. Но заставить остановиться Киев может только администрация Обамы, а она этого не делает.

Короче говоря, двадцать лет американской политики привели к этой роковой конфронтации между Россией и США. Наверное, Путин тоже этому способствовал, но за 14 лет пребывания у власти он почти всегда ограничивался тем, что оборонялся и отвечал на удары. И это довольно часто ставят ему в вину московские ястребы.

***

В политике, как и в истории, всегда существуют альтернативы. Есть как минимум три выхода из украинского кризиса:

— Гражданская война расширяется и усиливается, в нее втягиваются российские, а возможно, и натовские вооруженные силы. Это самый худший исход, похожий на современную версию Карибского кризиса.

— Нынешнее фактическое разделение Украины закрепляется формально в виде двух украинских государств. Одно вступает в альянс с Западом, второе — с Россией. Это будет некая форма сосуществования между холодной войной и холодным миром. Это не самый лучший выход, но и не худший.

— Оптимальный исход - это сохранение единства Украины. Для этого потребуется провести добросовестные переговоры между представителями всех украинских регионов, включая лидеров восставшего юго-востока. Переговоры можно организовать при посредничестве Вашингтона, Москвы и Евросоюза, что уже давно предлагает и Путин, и его министр иностранных дел Сергей Лавров.

Между тем, человеческая трагедия на Украине продолжает усиливаться. По данным представителя ООН, к августу были убиты и получили ранения тысячи ни в чем не повинных мирных людей, и около миллиона человек стали беженцами. Это ненужная трагедия, так как разумные люди со всех сторон знают общие условия мирных переговоров.

— Украина должна стать федеративным или достаточно децентрализованным государством, чтобы ее очень разные регионы могли выбирать собственных руководителей, жить в соответствии с нормами и обычаями местной культуры, имели право голоса при решении вопросов налогообложения и бюджета, как это бывает в многочисленных федеративных государствах от Канады до Германии. Такого рода конституционные положения надо утвердить в ходе референдума или на конституционном собрании, во время или после которых должны состояться парламентские и президентские выборы. (Поспешные президентские выборы в мае были ошибкой, ведь по сути дела почти четверть страны не имела своих кандидатов, а следовательно, была лишена права голоса.)

— Украина не должна сближаться ни с одним военным блоком, включая НАТО (как и все прочие бывшие советские республики, которые сегодня переманивает к себе Североатлантический альянс).

— Украиной надо управлять так, чтобы она могла развивать экономические отношения как с Россией, так и с Западом. Иначе она никогда не станет политически независимой и экономически процветающей.

— Если эти принципы будут приняты, их, а также территориальную целостность Украины должны гарантировать Россия и Запад. Сделать это можно в виде резолюции Совета Безопасности ООН.

Но такие переговоры не могут начаться, пока Киев не прекратит свое военное наступление на востоке Украины. Россия, Германия и Франция неоднократно призывали к прекращению огня, но «антитеррористическая операция» может завершиться только там, где она началась — в Киеве и Вашингтоне.

Увы, в Вашингтоне нет лидеров, способных сделать это. Президент Обама исчез как государственный деятель в украинском кризисе. Госсекретарь Джон Керри в своих выступлениях больше похож на военного министра, нежели на нашего главного дипломата. Сенат готовит новые законопроекты о войне. Ведущие средства массовой информации слепо полагаются на пропаганду Киева и аплодируют его политике. В отличие от разрушений в Газе, американское телевидение редко показывает то, как Киев уничтожает Луганск, Донецк и другие украинские города. А поэтому в обществе не возникает ни сомнений, ни вопросов.

Поэтому мы, патриотические настроенные еретики, остаемся в основном в одиночестве, часто подвергаясь клевете и оговорам. Я могу предложить одну очень оптимистическую перспективу, и предлагаю вспомнить, что позитивные изменения в истории часто возникали как ересь. Здесь можно процитировать слова Михаила Горбачева, который когда-то так сказал о своей борьбе за перемены внутри еще более косной и ортодоксальной советской номенклатуры: «Все новое в философии начинается как ересь, а в политике - как мнение меньшинства».

Стивен Коэн — заслуженный профессор Нью-Йоркского и Принстонского университетов, занимающийся российскими исследованиями и вопросами политики. Онтакжеявляетсяпишущимредактором Nation.

Русский оригинал: http://maxpark.com/community/politic/content/2918083

Оригиналпубликации: The New Cold War and the Necessity of Patriotic Heresy