Юрий Константинович Голиков.

Человек духовной гармонии из Бежецка

Юрий Константинович Голиков

(1942 – 2014),

доктор физико-математических наук, профессор, главный научный сотрудник и член Ученого совета Политехнического Института, ведущий специалист России в области оптики заряженных частиц и научного приборостроения. Имя Ю.К.Голикова неразрывно связано с выдающимися достижениями в области электронной и ионной оптики. Развитию этого направления он отдал весь свой талант исследователя, неизменный энтузиазм, научную смелость и энергию. Здесь Юрием Константиновичем был получен целый ряд поистине выдающихся результатов,которые сделали его имя широко известным отечественной и мировой науке. Его идеи и результаты были воплощены при разработке не одного поколения приборов для энерго- и масс-анализа. (Из некролога 01-10-2014: https://phys-el.spbstu.ru/memorial/golikov/bio.pdf)

Юрий Константинович Голиков – уникальный человек. В нём совмещалось, казалось, всё – и физика с математикой, и искусство, и рукоделие во всём своём многообразии. Всё, к чему он прикасался или попадало в поле зрение, становилось изумительным и прекрасным. Творчество было основой его натуры, причём это касается не только тех сфер, что традиционно относится к таковым – живопись, ювелирное искусство, резьба по дереву, книготворчество и стихотворчество, но и то, что считается сугубо техническим и скучным занятием – теоретическая физика и математика. Здесь властвует гармония формул и высшее знание предмета.

Безусловно, такое развитие личности во многом способствовала среда, в которой он вырос. Это и семья, и старинный город Бежецк, в котором он родился, и те прекрасные люди, которые его окружали.

На этой страничке мы поместили лишь толику проявлений тех талантов, которыми обладал Юрий Константинович. Это его научные труды, опубликованные в ежегодных изданиях Ленинградского политехнического института, и часть его стихов. (https://phys-el.spbstu.ru/department.php?memorial=1&id=5)

Издание стихов Ю.К. Голикова в большом печатном формате состоялось только в 2006 году. И причиной стала просьба юного дизайнера Екатерины Смирновой, лично знакомой с Юрием Константиновичем, оформить их для своей дипломной работы. Благодаря ей появилась на свет и биография, написанная самим Ю.К., которая, по сути, является историей семьи, и его взгляд на своё становление и развитие, а также стихи, отобранные автором для издания. Здесь, на страничке, помещены автобиография и две книги, составившие часть дипломного издания. Это – книга «Палитра» и «Книга мер и весов».

Книга мер и весов: https://phys-el.spbstu.ru/memorial/golikov/golikov_kniga_mer_i_vesov.pdf

Палитра: https://phys-el.spbstu.ru/memorial/golikov/golikov_palitra.pdf

АВТОБИОГРАФИЯ

Я родился 21 марта 1942 г. в старинном купеческом городе Бежецке Тверской области, что при слиянии рек Мологи и Остречины. В этот день немецкие самолёты разбомбили же- лезнодорожный вокзал и сожгли несколько домов в прилегающей к нему Красной слободе, но, к счастью, Калининский фронт стабилизировался в 60-ти км от города, и он не разделил печальную участь всех других, оказавшихся во фронтовой полосе. Городок небольшой, с на- селением порядка 30 тысяч, расположен на пологих холмах и имеет очень колоритное об- личье вместе со своей архитектурой и живописными окрестностями. В городе много ста- ринных купеческих и дворянских особняков с очень разнообразным декором; много дере- вянных домов украшено сложной и пышной резьбой. К архитектуре города сильно руку приложил К. Росси, будучи в начале XIX века губернским архитектором в Твери. “Его перу” принадлежат торговые ряды и некоторые очень обширные и стройные купеческие склады.

В городе было более 20-ти церквей и два монастыря. Вся эта красота уничтожена со- ветской властью с удивительной и бессмысленной беспощадностью. В целости сохранилось только два храма, да ещё пять перестроено под хозяйственные нужды, остальные попросту снесены с лица земли. Город очень древний, значительно старше Москвы, когда-то центр удельного княжества, и по сию пору сохранил свой самобытный дух и патриархальные нра- вы. Множество садов, скверов, аллей, рощ, пересекаемых двумя реками, прекрасные старые деревья: тополя и липы, дубы и сосны, рябины, черёмухи и клёны, и особенно удивительные плакучие берёзы – всё это делает город очаровательным местечком в любое время года. Зи- мой - пышные белейшие снега, бездонное синее небо и по ночам, мириады звёзд; весной - голубой простор разлившейся Мологи, цветение черёмухи, а потом лиловая и белая сирень в невероятном изобилии заливает город ароматом и красотой. Летом цветы в скверах и садах, пышная зелень, и . . . опять прекрасно. Осенью пёстроцветье жёлтого и красно-бурого, пожар красок на клёнах, и ещё позже - выразительное корявое кружевное плетение голых ветвей старых деревьев, и на них - стаи галок, время от времени тучами проносящиеся над городом с пронзительными криками.

Мой род восходит к старинному духовенству; все мои двоюродные деды, прадеды и пращуры были священнослужителями уже в 18 столетии, как это следует из документов и семейных преданий. Мой отец, Константин Яковлевич Голиков, сын

священника, по свирепым законам Советской власти был “лишенцем” и имел право учиться не выше чем в средней школе, каковую он и закон- чил. Затем, благодаря природным способностям, стал мастером- универсалом высшей возможной квалификации по металлорежущим станкам. В 1943 г. он погиб на фронте в районе Курской дуги, командуя взводом автоматчиков, сопровождающих танки прорыва. Историю его рода я знаю недостаточно хорошо, а самого знаю только по фотографиям и воспоминаниям матери.

Моя матушка, ЛюдмилаВасильевна Воскресенская, была младшей дочерью протоиерея Василия Васильевича

Воскресенского, настоятеля церкви Михаила Архангела в селе Ульянова Гора, что находилось в 12 верстах от Бежецка, недалеко от села Слепнёво, родовой вотчины матери знаменитого поэта, основателя акмеизма, Николая Степановича Гумилёва, расстрелянного в 1921 г. В Слепнёве у К. И. Гумилёвой несколько лет перед революцией жила Анна Андреевна Ахматова - первая жена Н. С. Гумилёва и мать известного профессора истории - создателя теории этногенеза Льва Николаевича Гумилёва. По признанию А. А. Ахматовой, Слепнёво и Бежецк с окрестностями сыграли большую роль в её поэтическом развитии, и сам Бежецк запечатлён в её прелестных стихах.

Бежецк

Там белые церкви и звонкий светящийся лёд, Там милого сына цветут васильковые очи.

Над городом древним алмазные русские ночи И серп поднебесный желтее чем липовый мёд.

Там строгая память, такая скупая теперь,

Свои терема мне открыла с глубоким поклоном; Но я не вошла, я захлопнула страшную дверь,

И город был полон весёлым рождественским звоном.

26 апреля 1921 г.

В Бежецке родилось и развилось несколько ярких и хорошо всем известных людей: граф А. А. Аракчеев; дом его родителей, предназначенный для приездов из усадьбы - низкое, вросшее в землю строение с четырёх-скатной гонтовой крышей, сложенное из чёрных,очень толстых брёвен, до сих пор стоит на соседней улице недалеко от нас. Засим следует упомянуть знаменитого писателя В. Я. Шишкова - автора “Угрюм-реки” и “Пугачёва”. Кстати, он признавался, что лексикон в последнем романе в значительной мере заимствован из бе- жецкого народного говора времён его юности. Не менее знаменит В. В. Андреев - основатель оркестра народных музыкальных инструментов. Затем я назову А. П. Иванова - знамени- тейшего баса (баритона) и, наконец, напомню замечательного художника-авангардиста 20-х годов А. Н. Самохвалова. Всех этих людей отличала особая оригинальность ума, характера и дарования. Я вспомнил их, чтобы ещё раз подчеркнуть благодатные свойства бежецкого края.

Мой дед, о. Василий (Воскресенский), был в своей местности весьма популярной лич- ностью, не только как священник, но и как очень хороший добрый человек, прекрасный аг- роном, пасечник, врачеватель, советчик в делах житейских и юридических и т.д. и т.п. Был широко образован, начитан, очень музыкален, и своим четырём детям дал прекрасное вос- питание, несмотря на невзгоды революционного периода, гражданской войны и последую- щие гонения на церковь. В 20-е годы, после смерти своего брата Лео-

нида, тоже священника, он взял в свою семью его пятерых детей вме- сте с вдовой в Ульянову Гору, и все они жили тяжёлым крестьянским трудом вплоть до 1930 года, когда деда раскулачили и отняли всё. Любовь прихожан к своему священнику оказалась сильнее классовой борьбы; делегация крестьян поехала к М. И. Калинину и сумела дока- зать, что их поп живёт собственным трудом и отнюдь не является не- трудовым элементом. В результате комитету бедноты - “раскулачивающему органу”-из Москвы было приказано вернуть имущество, скот и землю деду. Он, этот комитет, вернул, но часть мебели была сознательно порублена, у коров проткнуто вымя, лошадям подрезаны поджилки, и, в общем, хозяйство пришло всё равно в разорение. Семья брата переехала в Бежецк, дед остался со своими детьми, женой и стариками в Ульяновой Горе с ясным сознанием обречённости своей судьбы. Советскую власть он так и не принял ни умом, ни сердцем, и называл Ленина антихристом. В этих на- строениях он решил уйти “за штат”, не снимая сана. Продал своё имение в Ульяновой Горе и переехал в Бежецк, купив два небольших дома в центре его, на Введенской улице. Один из них - каменный красно-кирпичный, окнами на улицу,другой - деревянный флигель - вглу-

бине двора, в коем я и родился. В соседнем доме, объединённом с нашими общим дво- ром, жила моя будущая бабушка Глафира Александровна Голикова - вдова священника с тремя детьми: Константином, Всеволодоми Зоей. К моменту переезда в город старшие дети о. Василия - Владимир, Нина и Вера - разъехались по городам и весям, а моя ма- тушка Людмила, самая младшая, только что кончившая школу, осталась с больным отцом (саркома), больной матерью (эпилепсия) и сестрой деда Прасковьей Васильевной Вос- кресенской,бывшейучительницей.

Семья

оказалась без средств к существованию, и матушке сразу же пришлось работать учительни- цей начальной школы в селе Любодицы в 7 верстах от Бежецка, несмотря на страстное же- лание учиться дальше. В силу её положения “лишенки” по происхождению дорога к высше- му образованию для неё была закрыта, и только после войны, будучи вдовой с тремя детьми на руках, она с отличием кончила Герценовский педагогический институт заочно и стала учителем литературы.

В 1932 г. дед умер от саркомы, и когда пришли его арестовывать (однорукого попа), он был уже в могиле. Это спасло семью от высылки, ибо в этот год весь клир Бежецка был аре- стован и отправлен на Беломорканал, где и сгинул, а семьи священников были изгнаны из своих домов, из города, иногда сосланы в очень отдалённые края. Таким образом, нас не тронули, как и семью отца. В 1933 г. моя мать вышла замуж за Константина Голикова и ста- ла работать счетоводом на том же заводе гаражного оборудования (ГАРО), родила в 1934 г. мою старшую сестру Инну, а затем в 1937 г. брата Льва. В 1941 г. отца, как специалиста выс- шей квалификации, “забронировали” и вместе с заводом эвакуировали в Казань. Меня он видел только один раз, приехав на побывку в августе 1942 г. По возвращении в Казань, он вошёл в какое-то противоречие с начальством, будучи человеком умным, смелым и крайне независимым. Его немедленно отдали под суд как саботажника, и он отправился на фронт штрафником. До этого он многократно просился добровольцем на фронт, но его, как спе- циалиста, не отпускали. В 1943 г. он погиб на Курской дуге. В годы войны моя матушка ра- ботала в детском доме воспитательницей и музыкальным работником.

Наша семья состояла из родной бабушки Серафимы Михайловны (дочери протоиерея М.Барбашинова, владевшего имением Ульянова Гора, которое перешло потом к зятю - моему деду о. Василию), старой няньки Марфы, вывезенной из Ульяновой Горы - вернейшего, пре- даннейшего члена семьи, сестры деда бабушки Прасковьи и нашей мамы Людмилы с тремя детьми. Эту Марфу девчонкой в 80-е годы 19 столетия прабабушка Анна - жена протоиерея М. Барбашинова - подобрала как нищенку, пригрела её, вылечила от сифилиса, и та навсегда осталась в семье (несмотря на провалившийся нос). Прабабушка попадья Анна была знаме- нитой на всю округу знахаркой, лечившей травами самых запущенных больных, и потому в Ульянову Гору привозили на лошадях больных из самых дальних деревень. Я уже няню Марфу не застал, ибо она умерла перед моим рождением. Бабушка Серафима Михайловна в годы войны заболела туберкулёзом и умерла в 1946 г. Палочка Коха передалась брату Льву, и он был отправлен на лечение на год в лесную школу на станцию Максатиха, с её обширными хвойными лесами в 40 км от Бежецка. Всё это время каменный дом сдавался внаём квартирантам за совершенно символическую плату, а семья обитала в ветхом деревянном флигеле, пребывающем в аварийном состоянии. За годы войны без мужского глаза он так прохудился, что сгнили несущие балки, и потолок лёг на вершину замечательной вещи – трёхъярусного бюро с бронзовыми накладками, очень сложной архитектуры, фанерованно- го амарантом - одной из разновидностей особенно ценных пород красного дерева. Сие бюро, стиля “Жакоб”, было изготовлено на грани 18 и 19 столетий и принадлежало родителямвсем известного деятеля эпох Павла I, Александра I и Николая I графа А. А. Аракчеева. В 70-е годы ХIХ в. прадед М. Барбашинов купил бюро у наследников графа и перевёз в Ульянову Гору, а потом оно переехало в наш флигель, потолок коего и лёг на него. Пришлось разру- шить нижний ярус, чтобы вытащить его. Дом матушка разобрала сама, без мужчин, ибо та- ковых в то время, после войны, найти было трудно, тем более оплатить их работу. С боль- шим трудом матушка отсудила у наших квартирантов наш каменный домишко, и мы, нако- нец, переехали в него впятером. Здесь и началась моя сознательная жизнь, а всё предыдущее мне хорошо известно из рассказовстарших.

Моя матушка отличалась твёрдой волей, неукротимой энергией, трудолюбием и большим творческим воображением. Сломав флигель, на его месте и на месте сарая, погреба и конюшни она немедленно стала создавать сад, и мы, дети, работали с напряжением всех наших силёнок без всякой поблажки. Посадка каждого дерева, каждого куста заставляла вынимать из земли двойную булыжную мостовую, кирпичную засыпку, таскать издалека плодородную землю, летом всё это поливать и т.д. Благодаря безупречному художественно- му вкусу матушки и композиционному чутью, сад её стал небольшим чудом в центре города, предметом её гордости и зависти посетителей, имеющих и землю, и время, и средства, но не обладающих универсальными способностями нашей матери. Матушка обожала цветы, пере- писывалась с селекционерами, одна из первых в городе, например, завела гладиолусы, рос- кошные георгины и тюльпаны. Сочетание ярких, гармонично устроенных цветочных клумб с плодовыми и дикими деревьями, сиренью с кустами спиреи, жимолости, малины и сморо- дины, умело разбитое группами деревьев пространство превратили этот, в сущности, ма- ленький участок в четыре с небольшим сотки, в бесконечный таинственный сад, где и ого- роду нашлось место. Мать и бабушка Прасковья умудрялись снимать с него большие уро- жаи, сильно поддерживающие нашстол.

Теперь надо, наконец, описать и саму матушку. Её необыкновенная личность была столь яркой и значи- тельной, что, естественно, отразилось и на нашей судьбе и на особенностях наших характеров. Во-первых, кроме уже упомянутой неистощимой психической и физической энергии, матушка обладала выдающимися способностя- ми: хорошо рисовала, прекрасно пела (практика на кли- росе), играла на многих музыкальных инструментах: фортепьяно, фисгармония, аккордеон, гитара, мандолина, балалайка, имела великолепную память, была очень изо-

бретательна, быстро соображала. Всегда чрезвычайно много читала и собирала книги. В на- шем доме всегда была изрядная библиотека, частично переехавшая из Ульяновой Горы. Но, главное, у неё была бездна вкуса и творческого воображения. В результате и мир, который она вокруг себя создавала, отличался оригинальностью, неповторимостью и “ни на кого не похожестью”. Она унаследовала у своего отца доброту и широкое гостеприимство, и потому наш дом был всегда открыт для гостей, и не было дня, чтобы кто-то не забежал к Людмиле

Васильевне на чашечку чая, я уж не говорю о праздниках в дни рождения, именин, Пасхи, Рождества. Матушка умудрялась очень вкусно кормить гостей даже в самые скудные годы. Кулинарные её таланты были притчей “во языцех”. Её пироги, домашние вина, всевозмож- ные заливные и “запечённые” привлекали множество людей; если ещё добавить к этому ве- сёлый приветливый характер, остроумие, врождённое чувство юмора, то легко представить, сколь притягательным было её общество. Детей она воспитывала строго, без сюсюканья и без всякого снисхождения. Любимая её расправа была в том, что с проштрафившимся ре- бёнком она переставала разговаривать, иногда по несколько дней, и не было для нас нака- зания страшнее. От нас требовалось: хорошо учиться, быть учтивыми со взрослыми, помо- гать слабым и старикам, не врать, работать по дому и не баловаться чрезмерно. Капризы пресекались беспощадно. Мать изредка заглядывала в наши дневники, ругала за тройки, ес- ли таковые вдруг попадались, но в целом нашу свободу не стесняла. Старшую сестру Инну она обучала игре на рояле с помощью наёмной учительницы, а я и брат Лев выучились игре сами, без всякого обучения, и даже “по ноте”. Мать считала, что дети должны развиваться самостоятельно и, естественно, ей даже в голову не могло придти решать за детей какие- нибудь задачи и вообще помогать им в учёбе. Но мы учились хорошо, и проблем здесь не было. Особо надо упомянуть историю нашего рояля. Когда матушка работала в детском до- ме, расположенном в бывшей помещичьей усадьбе на краю города, ей выделили официаль- но дрова, хранившиеся в сарае, и вместе с дровами предложили и рояль без ножек, зарытый под дровами, в качестве бесплатного приложения. Рояль был привезён, втиснут в наши не- большие комнаты, поставлен на берёзовые чурбаки, и матушка сумела вернуть ему жизнь с помощью настройщика-самоучки Н. Е. Иродова, сына богатого купца, интеллигентнейшего и деликатнейшего старого холостяка, внешне похожего на Мравинского. Рояль был прямост- рунный и очень старинный, начала 19 века фирмы “PatzkovandZekkert”. Механика его была изрядно изношена, но строй он держал и звучал вполне сносно. Впоследствии, когда мы, де- ти, уже разъехались из дома, матушка поменяла его на более компактное пианино “Красный октябрь”.

Матушка была красивой женщиной с хорошей фигурой, быстрой летящей походкой, с неотразимым обаянием, что, естественно, привлекало к ней сердца немногочисленных по- сле войны мужчин, но замуж вторично выходить не пожелала. Чтобы лучше передать ду- ховную атмосферу нашего дома, я должен упомянуть музыку в граммофонных записях. Пла- стинок было много. Матушка собирала и классику, и эстраду, много пластинок привозил из Ленинграда её сердечный друг Н. С. Никитин - флотский медицинский полковник, человек очень яркий и интересный. Он сильно украшал нашу провинциальную обстановку своими “столичными наездами”. До его появления в нашем доме часто бывал поклонник матушки В.М. Галахов, наш дальний родственник. Это был милейший человек, много старше маман, и мы, дети, его обожали. Моего брата Льва он “присушил” к охоте и рыбалке, и тот на всю жизнь стал страстным охотникоми рыбаком. Среди бесконечной череды гостей и друзей дома мне хочется выделить троицу ста- рых дев - сестёр Сорокиных: Марию Васильевну, Антони- ну Васильевну и младшую - Варвару Васильевну, самую из них некрасивую. Они “достались” матушке как бы в на- следство от бабушки Серафимы Михайловны, ибо в моло- дости были её ближайшими подругами. Жили они в ста- ринном деревянном доме с толстыми бревенчатыми сте- нами, с огромным чердаком,на котором хранились старинные книжки, и чудесно пахло яблоками.

В доме было множество закоулков,чуланов, переходов, лесенок, ився мебель и инвентарь и посуда были из 19века, что оставалось ещё от их родителей и дедов. К дому прилегал большой тенистый сад и ого- род; в него выходили через двор, либо через открытую террасу. Всё это выглядело загадоч- ным и прекрасным. Большая комната (”зало”) представляла собой зимний сад - столько вней было разнообразных цветов и растений: пальм, олеандров, бегоний и т.п. Они заполня- ли треть комнаты - угол, окаймлённый большими окнами. Среди растений гордо возвышал- ся великолепный граммофон, с роскошным раструбом, лаково-багровый, напоминающий цветок амариллиса, с изящным резным ореховым корпусом на вычурной бамбуковой под- ставке в стиле модерн. Его никогда не заводили, как вещь старую, которую следует беречь. (Год его рождения - прибл. 1905, а разговор идёт о 50-x -60-x годах.) На диване в углу лежал картонный репродуктор времён войны, рядом с которым располагался ряд небольших ги- рек от 50 грамм примерно до фунта. Они управляли громкостью. Гирьку клали на корпус ре- продуктора и добивались нужного уровня звука. Старушки Сорокины были чрезвычайно добры, гостеприимны и наполнены необыкновенными сплетнями и слухами. Мы, дети, каки матушка, очень их любили, но лучше всех, пожалуй, в их жизнь был посвящён я, поскольку часто бывал у них ещё ребёнком, помогая по хозяйству. Я был очень рукодельный, и потому был особенно ими любим, помогая с дровами, водой и разнообразными починками. В гости они приходили непременно с тортом или пирогом собственного печения, с гостинцами для детей и какими-нибудь старинными милыми безделушками для маман. Наряды их с раз- личными рюшечками, воланчиками и кружевами, шляпки с вуалетками и перьями произво- дили на нас, детей, неизгладимое впечатление. Они являлись из X1X века вместе с духами, привнося необыкновенный колорит старины. И речь их была старинной, ничто советское, приземлённое, на неё не повлияло. В сочетании с образностью нашей повседневной речи, которой одаривали нас мать и бабушка и гости, образовалась для нас, детей, столь сильная речевая практика, что лексикон школы, в которой мы обучались (№ 4), никак не нивелиро- вал нас к стандарту среднестатистического общения.

Ещё одним ярким человеком, повлиявшим на мой простор воображения, явился Александр Михайлович Переслегин - бле- стящий историк, кончивший С.-Петербургский университет ещё в 1916 г. и по обстоятельствам гражданской войны, волей судеб, осевший в Бежецке, откуда родом была его мать. А. М. был пожи- лым, небольшого роста худощавым джентльменом в чесучёвых костюмах, невероятно живой, любезный и бесконечно любозна- тельный. Он свободно владел французским, немецким, латынью, старославянским и древнегреческим языками. Эрудиция его бы- ла, казалось, беспредельной. Я часто бывал в его доме, читал кни- ги “из его рук” и сильно приохотился к истории. Его интересовало всё: высшая математика и филология, космогония и успехи тех-

ники. После его смерти мне досталось в наследство несколько (11) тетрадок с его стихами периода 1910-1935г., и выяснилось, что он был отличным поэтом - последний представи- тель “серебряного века”. После революции в 18, 19 годах, когда в Бежецк частенько наезжал Н. С. Гумилёв и даже основал там “малый цех поэтов”, А. М. близко познакомился с ним и по- лучил от него ряд автографов, которые куда-то растворились по безалаберности наследни- ков Александра Михайловича. В период 18-28 годов в Бежецке жила мать Николая Степано- вича и сводная сестра Александра Степановна Сверчкова, которые вместе с древней, выве- зенной из Слепнёва нянькой, ещё из крепостных, воспитывали Лёвушку (Льва Николаевича Гумилева), и этот Лёвушка, сын Н. С. Гумилёва и А. А. Ахматовой, впоследствии знаменитый историк, был любимым учеником Александра Михайловича вплоть до 1928 г., когда он кон- чил школу и навсегда покинул Бежецк. Однако связь с А. М. он поддерживал до кончиныА.М. - писал ему письма, слал оттиски своих работ с трогательными благодарственными над- писями. Мне довелось читать одно из писем к А. М., в котором Лев Николаевич признаётся, что именно длительные прогулки и разговоры среди окрестных бежецких рощ привели егок космическому видению всех явлений истории в целом и заложили основу для его идей эт- ногенеза. Жаль, что и это письмо кануло в Лету в нерадивых руках наследников. Александр Михайлович, интереснейший собеседник и прекрасно воспитанный человек, часто бывал у нас дома и очень любил и уважал мою матушку, его бывшую ученицу. Из нас, троих детей, я был связан с А. М. наиболее тесно до самого его конца, до похорон. Свою поэзию он не читал, но цитатами из чужих стихов речь его пестрела непрестанно. Такого изящества речи, как у А. М., мне потом встречать недовелось.

Можно было бы привести ещё ряд людей из моего бежецкого окружения, повлиявших на моё воспитание и судьбу, но ограничусь ещё одним лицом - моей учительницей матема- тики Полиной Алексеевной Шумиловой. В годы моего учения она была статной молодой женщиной, белозубой, сероглазой, с деревенскими чертами лица. Была она очень строгой, требовательной и несколько суховатой учительницей, свирепо до беспощадности, обра- щавшейся с бесталанными и ленивыми учениками. Заметив мои способности, она выделила меня, смотрела снисходительно на моё несколько экстра-ординарное поведение, в частно- сти, на привычку читать книжки любого содержания во время урока, не пряча их под парту. Распараллеленность моего мозга позволяла мне участвовать в учебном процессе безо всяко- го ущерба, и все учителя постепенно от меня отступились, но первой, кто понял моё свойст- во, была Полина Алексеевна. В это время она заочно заканчивала Герценовский институт и, видимо, очень живо воспринимала высшую математику. Как-то в 9-м классе я отвечал у дос- ки и привёл своё доказательство одной теоремы стереометрии, другое по идее, более корот- кое и логичное, чем в учебнике по Эвклиду. Это обстоятельство настолько поразило мою учительницу, что через несколько дней она принесла два томика “Начал анализа”, 1-й том Фихтенгольца и 1-й том “Высшей математики” В. И. Смирнова и сказала: “Мальчик, на, возь- ми и почитай, может быть, что-нибудь поймёшь и запомнишь!” Мальчик (я) взял и принялся вдумчиво читать, и так преуспел, что к концу десятого класса вполне прилично знал начала дифференциального и интегрального исчислений и аналитическую геометрию. Никто из домашних не знал про все эти экзерсисы, а школьные друзья пугались одного вида этих книжек. Таким образом, никто мне ничего сказать по поводу моих успехов не мог, а Полина Алексеевна была слишком недоступна, чтобы с ней говорить свободно про математику, од- нако именно она этим жестом оживила моё математическое воображение и страсть к науке.

В 1959 г. я поступил в Ленинградский политехнический ин- ститут им. М. И. Калинина до странности легко, несмотря на очень большой конкурс. Тогда “по хрущёвской дури” на школьников выделялось только 20% мест, а на производственников 80%, от- сюда и конкурс. Лекции по математике на нашем факультете ра- диоэлектроники мгновенно меня разочаровали, ибо всё это я уже сам пропахал в школе, и разумеется, я перестал их посещать, пользуясь свободой и демократичностью порядков в “Политехни- ке”. Я уже упоминал про культ книги и чтения в нашем доме. Уже во 2-м классе я брал книги по допустимому максимуму из город- ской детской библиотеки, школьной библиотеки (бывшей гимна- зической) и по абонементу матушки из взрослой библиотеки. Кстати сказать, спектр книг во всех этих библиотеках был чрез-вычайно богатым, потому что в них влились многие помещичьи и купеческие библиотеки. Я был “крутой” книгочей и свои привычки принёс в Ленинград. В Политехническом институте был свободный доступ к полкам в читальном зале, где я и проводил время вместо посеще- ния скучных лекций, и читал великих классиков физики и математики, книги по истории науки и техники и т.д., и т.п., руководствуясь чутьём и всеядной любознательностью. Таким образом, моё высшее образование очень отличается от стандартного. Конечно, эта специфи- ка приводила меня иногда к конфузам на экзаменах, но так или иначе, учился я в среднем достаточно хорошо и был оставлен на кафедре физической электроники как сотрудник, об- наруживший на старших курсах очевидное исследовательское мышление и реальные науч- ные успехи.

В 1962 г. мне надоело учиться, я воспользовался некоторыми медицинскими поблаж- ками в студенческой поликлинике и ушёл “в академку” по состоянию здоровья, устроился в геологическую партию техником и шесть месяцев пропутешествовал по северной Якутии на оленях в обществе инженера-геолога и двух якутов-каюров. Во время длительных перехо- дов, стоянок и плаваний вдоль рек на резиновой лодке я интенсивно обдумывал некоторые математические проблемы, которые сам же и поставил. Перед сном записывал результаты в дневнике, сшитом из грубой крафтовой бумаги, и к концу получил изрядные исследователь- ские навыки. Кроме того, я впервые окунулся в очарование самоцветных россыпей на бере- гах трудно доступных сибирских рек: Оленёк, Орто Силигир, Оннё Силигир и Усук Силигир. Зрелище разнообразной агатовой, сердоликовой, праземной, кварцитовой, яшмовой и хал- цедоновой гальки, просвечивающей на мелководье сквозь слой зеленоватой абсолютно прозрачной воды настолько пленило меня, что впоследствии “каменная страсть” стала для меня одной из опор моего вдохновения. Из экспедиции я вернулся сильно окрепшим, квад- ратным в плечах и полностью свободным в творческом полёте.

В 1960 году я познакомился на заводе “Светлана” с очаровательной девушкой Галиной Владимировной Антиповой, полюбил её и женился в 1963 г. Моя жена, по происхождению из русских дворян по отцовской линии и из польских дворян по материнской, оказалась адек- ватной мне по всем свойствам моего ума и характера. С ней я и делю свои радости и горести, книжные и разнообразные творческие увлечения.

Возвращаясь к детству, я должен сказать, что был очень рукодельным и изобрета- тельным ребёнком, хорошо овладел работами по дереву и металлу, однако жизнь в Ленин- граде в общежитии на некоторое время начисто убила все эти мои способности, и только через несколько лет жизни в браке с Г. В. ко мне всё это вернулось в усиленных размерах и формах. Я приобщился к ювелирному и камнерезному искусству, к резьбе по дереву, красно- деревным работам, реставрации старинной мебели и т.п. Мой старший брат хорошо писал стихи ещё в школьные годы, я же был “сугубым прозаиком” и не сочинял ничего, кроме ли- тературных сочинений, писавшихся легко и непринуждённо всеми членами нашей семьи. Брат Лев, как и я, кончил в 1966 г. “Политехник”, стал радиофизиком, был распределён на завод радиодеталей в г. Пскове мастером, через полгода стал зам. начальника цеха, через год начальником, а через два года главным инженером. В этом положении он пробыл недолго и был назначен директором завода “Вектор” в г. Острове возле Пскова. Там он развил бурную деятельность, вырастил из захудалого по существу цеха, входившего в псковское производ- ственное объединение, большой завод оборонной промышленности, занимавший первое место по отрасли, настроил множество домов, буквально, половину г. Острова и в 1995 г. умер от инсульта на 57 году жизни, не выдержав испытания перестройкой. Старшая сестра Инна, преподаватель, живёт теперь в Германии.

Моя замечательная матушка умерла в 1992 г., и я остался хранителем бежецкого дома и сада, дважды ограбленного и постепенно приходящего в разорение, несмотря на все мои усилия. Попутно замечу, до конца дней своих она сохраняла необыкновенную живость ума и характер, и была притягательным “очаровывающим” центром для всё новых и новых зна- комых. После её смерти мы, дети, постановили не брать ничего из дома и сохранить его как музей нашей матушки, что мы и сделали. Фактически, эту миссию поддержания дома при помощи оплачиваемых услуг соседей пришлось осуществлять мне при поддержке моей же- ны-подруги. Как мать сохраняла дружбу с друзьями своей матери, так и я старался сохра- нить дух гостеприимства для всех её друзей, и дом при нашем приезде тотчас же распахивал свои двери, и прежние друзья входили, благоговейно удивляясь, что всё-всё сохраняется как при Людмиле Васильевне, и её шляпка и сумочка висят на привычном месте, и её коллекция безделушек на крышке пианино, среди которых подруги находили и свои дары, всё это жи- вёт прежней жизнью. Одиннадцать лет при помощи решёток и соседей мне удавалось со- хранять этот мир, даже домашние старинные иконы висели на прежних местах, но на 12-й год воры взломали мощную решётку на окне и вынесли коллекцию безделушек и иконы, а через год повторили подвиг, взломали зимой окно в сад и унесли множество предметов ста- рины: резные красивые кресла середины XIX века, статую Артемиды - охотницы (Модерн, Швейцария, 1900 г.) и много-много другого, о чем говорить трудно. И вот дом стал беднее,но мы все равно восстановили порядок и вернули ему жизнь. Попутно замечу, что обилие старинных предметов и книг в бежецком доме, дух древности и нескольких кладов, найден- ных при разборке старого флигеля,- клад патронов в печном основании и клад орденов цар- ской России под застрехой на чердаке, офицерский кортик, спрятанный между переборкой и печкой лежанкой в каменном доме, и клад “керенок” - бумажных ассигнаций, в стенке рус- ской печки - пристрастили меня к антиквариату и реставрации старых вещей. Поэзией я ув- лёкся в студенческие годы, полюбил А. Блока и весь “серебряный век”, прочитал и запомнил великое множество стихов, но сам начал писать только на 32-м году жизни и пишу по сию пору.

Моя научная карьера такова. Всю жизнь я работаю в двух учреждениях: Санкт- Петербургском государственном политехническом университете и в Институте аналитиче- ского приборостроения Российской Академии Наук. В 1977 году я стал кандидатом, а в 1985 г. доктором физико-математических наук. Сейчас я профессор, заведующий лабораторией корпускулярной оптики в университете и главный научный сотрудник ИАП РАН. Моя науч- ная исследовательская деятельность весьма разнообразна и протекает в различных сферах: физической электронике, математической физике и математике, аналитической механике и корпускулярной оптике, масс-спектрометрии и электронной спектроскопии. По моим идеям построены аналитические приборы с рекордными параметрами, но, к сожалению, не в Рос- сии, а за рубежом. Список моих научных публикаций насчитывает примерно 200 единиц, включая несколько десятков изобретений. Я трижды был Соровским профессором и имею соответствующий диплом. Из моих рук вышло большое количество инженеров-физиков, кандидатов наук, и образовалась серьезная научная школа, занимающая важное место в отечественном и зарубежном научном приборостроении и особенно, в корпускулярной оп- тике.

Я уже упоминал выше о “каменной болезни”. Обычно она проходит для многих людей довольно быстро, меня же она привела к серьезным занятиям минералогией, соответствен- но, и книг по этому направлению у меня много. Моя жизнь насыщена различными делами, и кроме своей научной работы, занятий с аспирантами, студентами, лекций, работы в двух докторских советах, мне удаётся заниматься изящными искусствами.

Всю жизнь я собираю книги по различным отраслям знания: старинные и современ- ные трактаты по физике, математике, технике и их истории; книги по истории библиофиль- ства и дизайну книг, по истории искусства, по ремёслам и прикладному искусству, альбомы, естественно, поэзию и прозу. Моя подруга Галина Владимировна собирает мемуары и книги по женским рукодельям, по изящной словесности и т.д. и т.п. В результате вокруг нас обра- зовались “Монбланы книг”. Итак, я бегло очертил абрис своей деятельности и увлечений. Свою эмоциональную жизнь я описывать не буду; она отчасти отражена в стихах.

Ю. К. Голиков

25 декабря 2005 г.

-------------------------------------------------------------------------------------------------

Воспоминания Льва Семашко о Юрии Голикове.

Юра – мой школьный друг, сосед по жительству в Бежецке – он жил на Пролетарской, а я на Остречинской улице 70, в 200 метрах, и мой дальний родственник, может быть двоюродный или троюродный брат, как говорила моя любимая мама Августа Константиновна Румянцева. Я хорошо помню и его замечательную матушку, которая часто приходила к моей по делам садоводства, рукоделия и прочих хозяйских дел и детей. И мы часто бывали в их прекрасном культурном доме, от которого мы многому учились. Наши семьи связывало духовное родство. Они были из древнего духовенства, которое Юра хорошо изучил и описал, а я не успел при жизни мамы, но знаю, что и мой дед Дмитрий Константинович Румянцев, и моя бабушка Сперанская Анна Михайловна оба были из семей священнослужителей. Но в то анти духовное коммунистическое да еще военное время мы были очень далеки от наших корней, к которым вернулись лишь под старость, под занавес жизни. Но, как говорится, лучше поздно, чем никогда.

        Мы с Юрой учились в одной (рядом) средней школе №4 г. Бежецка. Но я, почти на год его старше, учился классом впереди и смотрел на него немного свысока как «на маленького» по детской прихоти. Однако к старшим классам мы сильно сблизились, читали и обсуждали по инициативе Юры, книги Эйнштейна, Бора, Дирака и кого-то еще из физиков, много спорили о физике и философии, интерес к которым сохранился у меня на всю жизнь. После окончания школы в 1958 году (с этого времени наши пути с Юрой сильно разошлись) я поехал поступать в Политех в Питер, на «ядерную физику», но, в отличие от Юры, провалился на письменной математике (может к лучшему, Бог спасал) и уехал в Братск на стройку ГЭС. Там женился первый раз, родил сына Сашу, поступил на философский ф-т МГУ заочно, переключившись под влиянием Братской жизни с физики на философию и социологию, о чем нисколько не сожалею. Но это развело наши пути с Юрой, хотя оба жили в одном любимом нами Питере, в который я приехал в 1971 году после окончания аспирантуры философского ф-та МГУ.